Сибирские огни, 1955, № 4

I ядом идём. Смотрю, взял в руки кусок земли, мнёт его в больших ладонях, на меня посмотрит, улыбнётся. Я толкую ему: Поработаешь ещё на своей земле. И яблони ещё свои увидишь. л \ить , говорю, надо. Хорошая это штука, жизнь. Гут! Слушает, согласно кивает головой. Привёл я его в расположение части, сдал начальству. Хорошо попро­ щались с ним. Подарил я на дорогу ему махорки. До свидания! сказал я. — Смотри, больше не захлёбывайся. ■ Свиданьия ответил он и после долго мне рукой махал... Интересно, жив ли он сейчас, что делает. Как знать, может доведётся увидеться,.. М II Х Е П Ч ^ Вечереть начинало’. Лес, что был впереди нас, темнее стал. Нейтральную полосу, разбитое снарядами шоссе, автомашину, что квер­ ху колёсами обочь леж ала ,— всё синей дымкой затягивало. В траншеях было душно. Пахло сырой глиной. Только нет-нет, да и занесёт откуда- то сладость поспевающего винограда. В обороне мы сидели четвёртый день, и казаки соскучились по коням (они остались километрах в пяти от передовой), по ночным маршам, в общем, по привычной казачьей жизни на войне. Коротали время, кто как мог. Разговаривали про солдат­ ские дела, кое-кто прилаживал на продранную коленку заплатку. Пуле­ мётчик Коля Горностаев тихонько, совсем про себя, пел: Бьётся в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза... У Коли лицо мальчишеское, детский румянец ещё не побледнел, а глаза — голубые-голубые. Задумался. Грустно смотрит вдаль. А у автоматчиков — все вокруг Моисеенко, развесёлого, ладного на язык казака. Сидит он на ящике с патронами, в зубах самокрутка, пилотка на затылке. ■—■Да-а ... Вынес я её, братцы, — рассказывает он, — из того горя­ щего дома, дал воды: в чувство, значит, стремлюсь привести. Ну, всё как следует. Встала, улыбается... Уж до того хороша была девушка! Потом посмотрела на меня и говорит: «— я, говорит, безусловно...» З а лесом негромко стукнуло, в воздухе зашуршало, заскребло, быстро приближаясь, шваркнуло над головой: «Р-ррах! Р-ррах!» Аж в ушах загудело! Посыпалась на спины земля. — Тяжёлую бросил, — сказал кто-то. — Ну, вот... И говорит, значит, мне, — продолжает Моисеенко, а сам аккуратно стряхивает землю с пилотки, — выйду, говорит, замуж за тебя, Моисеенко. Как только война кончится! Слушали его, посмеивались, дымили папиросами. А Коля Горностаев на пулемёт облокотился и всё грустит: До тебя мне дойти нелегко, А до смерти — четыре шага... Ему подтянули. Тихо так, задумчиво. Многие с закрытыми глазами сидели. Не сразу заметили даже , как всё в темноте потонуло, Изредка над