Сибирские огни, 1955, № 4

Улицы были пусты. Только над длинным шпилем церкви кружились белые голуби. Виноградники спускались до самого села, а перед ними жёлтой зме­ ёй вились вражеские траншеи. Они были от нас саженях в 500, и нам бы­ ло видно, как там у них вспыхивало солнце на штыках. Сзади ударили наши миномёты. Это сигнал к атаке. Застучали пуле­ мёты, над окопами взвилась пыль, и мы пошли. Отстреливались немцы вяло, и как только у нас поднялось «Ура!», стали выпрыгивать из тран­ шей и побежали. Зелёные пилотки наших замелькали в винограднике, широкой цепью мы двинулись вперёд. Вот уже ворвались во дворы передних домов, по переулкам потекли. Немцы бежали вихрем, умчались их полосатые м а ­ шины, и на шоссе остались ящики с пулемётными лентами, вороха стре­ ляных гильз. Скоро село было очищено, бой стихал, и разлетевшиеся го­ луби опять закружились над церковью. Наш эскадрон послали очищать окрестности. Сразу за селом начи­ нались сады. Яблоневые деревья спускались по склону холма к речке. Часть врагов скрылась там. Мы двигались редкой цепью, высматривали, не покажется ли где каска отставшего врага. Мне пришлось обходить какую-то глубокую, длинную канаву, и я ушёл вправо, несколько приот­ став от других. Сжимаю пулемёт, осторожно шагаю между деревьями, перепрыги­ ваю через воронки, полные водой. Вдруг впереди что-то мелькнуло. При­ сматриваюсь: человек! Зелёная шинель, каска ,— немец. Клацнул я з а ­ твором — вдогонку. Замечаю, странно как-то бежит: ссутулился, ноги переставляет тяжело. В общем, как-то нехотя бежит. Отбрасываю сош­ ки, припадаю к земле, а человек повернулся и... совсем остановился. Смот­ рит на меня и ни с места, прямо грудью стоит. В одной руке держит вин­ товку, другой взялся за яблоньку, будто обнял её. Что такое? От удивления замерла рука на затворе: не дёрнул я крю­ чок. Уж очень как-то странно стоит человек. Лицо худое, глаза измучен­ ные, из-под каски волосы растрепались. И нет на этом лице ни страха, ни крика, а только тоска смертельно уставшего человека. Молчим оба, слышно, как посвистывает ветер в ветках. А он всё держится за дерево и смотрит на меня, жутко так смотрит... Ждёт. Досада меня берёт: не понимаю человека этого. В плен хочешь, так, поди, знаешь, что с руками делать, пора научиться: война-то к концу идёт! А биться хочешь... Но совсем не видно, чтобы хотел он биться... как тот... в венгерском лесу-то... Смотрю, качнулся, ткнул себя в грудь и вдруг заговорил. Хрипло, сурово так заговорил по-своему, а сам дрожит всем телом. И вдруг, по­ верите ли, брызнули у него из глаз слёзы, потекли по щекам. Что за ока ­ зия?! Окаменел я, не приходилось ещё видеть такого на войне. Высокий он, широкоплечий. На вид ему лет сорок. Лицо простого человека, рабочего вроде. И руки на винтовке большие, узловатые. Тру­ довые руки — это уж факт! Видать сразу... И начинаю я понимать слова его: «Стреляй, дескать, солдат, стреляй скорее!» Н-да, рассуждаю, такой отвоевал уже, раз дело вон до чего дошло. Встаю с земли, жду, что бу­ дет дальше. А он будто догадался, что не стану стрелять. Дёрнулись у него губы, обвис он весь на яблоню и всхлипывает, как ребёнок. Глаза словно горем запорошены, красные, запавшие. Кости на скулах выпирают. Нет, совсем тут не нужно пулемёта! -— Экий ты какой! — говорю ему.— Зачем смерти просишь? Взглянул на меня и понял, должно. Заговорил быстро, горячо, а ь голосе слёзы кипят, Показал в ту сторону, куда уехали ихние, и безна­