Сибирские огни, 1955, № 3
— Погоди!.. Завтра зарегистрируетесь, тогда, как следует, устроим вечер. И своих, и знакомых, хороших людей, позовём. А сегодня посидим одни. 4 Рано утром Василий пошёл к Кондрашовым, чтобы поговорить с Капой. Он не знал, что вместе с нею в Луговатку приехал Колбак Тыдыев. ... Тыдыев в первый же день после свадьбы, справленной на опыт ной станции, напомнил Капе, что надо им съездить в Луговатку, хоть на денёк. — Тёщиных блинов захотел?.. — шутливо спросила Капа и приня лась целовать мужа. — Успеешь, золотко!.. Сейчас у нас с тобой много работы... А блинов я тебе сама напеку. Ха-ха. Не хуже мамкиных!.. Упорное нежелание Капы показать его своим родным насторажива ло и, в известной мере, даже оскорбляло Тыдыева. Но он верил жене и постепенно нашёл объяснение: «Наверно, они отсталые, -— Капа боится, что начнут упрекать: за нацмена вышла, за узкоглазого!.. Или ещё каки ми-нибудь другими словами...» Когда он на выставке услышал от Васи лия Бабкина, что у Капы есть сынишка — земля под ним покачнулась. Какая подлость! Какой обман!..Уж не этот ли Бабкин был отцом ребён ка, которого она утаила? И неспроста утаила... Даже в паспорт почему- то не записан... Тыдыев нашёл в себе силы, чтобы сдержать ярость. Он спросил — сколько лет сыну. Капа передёрнула плечами, словно её по парили крапивой: — Я не считала. Мамкин он. Ха-ха. Она и деньги получает... — Алименты? А... кто отец? Где живёт? — Ну как тебе охота — про всё это?.. Душу выматываешь!.. Скры вала — боялась... бросишь меня! Вот и всё! А никаких алиментов нет. От государства получаю, понятно?.. Матери-одиночке полагается... — Ты... одиночка! А я не живой, что ли?.. Худо думала! Совсем худо!.. В его груди хватит тепла для парнишки. Он будет говорить о нём: «мой балам». Если... если всё правда. Но пусть никто, никакой другой мужчина не смеет называть мальчика своим. Никто и никогда! Парниш ка, она говорит, черноглазый? Хорошо! Волосы светленькие?! Ну, что же... может, потемнеют, когда подрастёт. А то и так ладно. У сестрёнки Чечек тоже волосы не совсем чёрные... Дома Тыдыев возобновил разговор, попросил метрики. — Там они, — кивнула Капа в сторону Луговатки. — Я же говорю: Вовка — мамкин сын. И мамка получает деньги... Вот уж этого совсем нельзя терпеть. Это большой обман! И Тыдыев стал настаивать на поездке в Луговатку. Капа отговари вала: лучше съездить летом, по хорошей погоде. Она боялась, что муж пойдёт в сельсовет и заявит, что нет больше матери-одиночки. Тогда ба бушка выкинет Вовку. Придётся брать парнишку к себе, а от этого жизнь может испортиться. Сейчас Колбак говорит: «балам», «балам», а рассердится на что-нибудь — начнёт ругать «безотцовщиной». Знаю я их, мужиков! Сердца у них ненадолго хватает. А мамка обратно Вовку не примет: неинтересно без пособия-то!.. В мае Тыдыев заявил, что он не согласен дальше откладывать по ездку. Он готов поехать даже один. И Капе пришлось уступить. В Луговатке он сразу же потребовал метрики. Пока вчитывался в каждую строчку, Акулина Селиверстовна, мать Капы, поджав синеватые губы, следила за ним раздосадованными глазами. Она злилась на дочь
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2