Сибирские огни, 1955, № 3
t зубы да белки глаз; на кончике носа шелушится кожа, спалённая солн цем. Вечер. Грузовик останавливается на берегу озера, полузаросшего камышом. Люди ставят палатки. Тучами вьются комары. А есть ли у Витюшки накомарник? Он, однако, отмахивается веткой ивы, спешит развести костёр... Вот другой вечер. Они встали лагерем на берегу гор ной реки. Вода в ней кипит, то завивается в клубки, то стелется бугри стой белой пряжей. Жарко. Все идут купаться, Витюшка — тоже. Вот он оступился с камня. Вода подхватила, подбросила его... На быстрине и взрослому нелегко подплыть к берегу... Вот он в тайге. Все ушли на маршруты. Мальчик один остался на стану. Неподалёку закричала кед ровка. Он не выдержал, схватил ружьё и пошёл. Горластая крикунья перепорхнула на другое дерево. Витюшка — туда. Она — дальше. Мало- помалу юный охотник закружился. Небо — в тучах. Куда идти? Где юг, где север?.. «Это он при любой погоде определит,— принимался успокаи вать себя Трофим Тимофеевич. — Он знает: лишайник на деревьях — с северной стороны... Да что я волнуюсь? С ним — отец, бывалый таёж ник...» Где-то совсем рядом с домом глухо гукал удод. У этой птички наряд ный гребешок, но Трофим Тимофеевич не любил её: Сапыр Тыдыев и другие дружки в горах называли её яман-куш — плохая птица и не раз советовали: «Увидишь — стреляй: поразишь несчастье». Удод продолжал гукать, равномерно, надоедливо, тупо. «Заладил, паршивец, на целый час!.. И откуда его принесла нелёг кая?.. За все годы, с тех пор, как вырос сад,— третий раз...» Нет, Дорогин не считал себя суеверным, не думал, что птица накли чет беду, но тупые звуки «пения» удода раздражали его, как иных людей раздражает острый лязг ножа о железо. Он снял ружьё со стены и, вло жив патроны с мелкой дробью, вышел на крыльцо. Неподалёку сидел на земле Алексеич, поджав ноги под себя, и плёл корзину. По одну сторону его лежали пучки гибких прутьев тальника, по другую — горка немуд рых изделий. Увидев Дорогина с ружьём, он поднялся и попросил: — Дай-ка я стрельну его, холеру! Алексеич не отличался особой меткостью в стрельбе, но обладал не превзойдённым терпением и умением подкрадываться к птицам. Бывало, ранней весной на островах за целую версту подползал к чиркам по хо лодной мокрой земле, затаивался, похожий на ком грязи, выжидал, едва сдерживая леденящую дрожь, а потом опять продвигался вперёд, целил ся так долго, что чирки, ускользая от выстрела, перелетали на соседнюю лужу. Алексеич полз за ними, полз до тех пор, пока не сгущались су мерки, и обычно всегда приносил «дичинку на похлёбку». Зная всё это, Дорогин отдал ему ружьё, а сам подошёл к верстаку, стоявшему под сараем, и начал строгать бирки. Удод передохнул немножко и снова загукал. Щёлкнул выстрел. А вдогонку — голос Алексеича. — Вот тебе, дуделка! Будешь знать, где охотники живут! Через минуту сторож появился у сарая; помахивал добычей, держа её за одно крыло. — Камнем пал! Ни разочка не трепыхнулся! Взяв мёртвого удода, Дорогин оживился: — Сейчас шкурку снимем! — Не стоит мараться такой дрянью, — попробовал отговорить Алек сеич. — Лучше сварить Султану. — Витюшка приедет — поглядит.-—И Трофим Тимофеевич достал из кармана садовый нож. — Не погань струмент,- - остановил его Алексеич. — Сейчас прине- , су тебе сапожный. Ковыряйся им...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2