Сибирские огни, 1955, № 3
ми нерасчёсанные волосы. Но в откры тых глазах, в строгой линии сжатых губ, даже в продолговатом вырезе ноздрей чувствовалась решимость. — Чего же не бьёшь? — спросил он с тем же пренебрежением. . ,■ — Гайка слаба, ишь бельмы выка тил! — засмеялся Хлюст, передразнивая Беюкши. — Ты мне смотри, бродяга1 — заорал тот гневно и шагнул вперёд. — Говорю, не смей!.. — хромой, от бросив костыль, схватил у Хлюста фин ку и встал перед Беюкши. Тот вдруг прыгнул к нему, свалил на землю и поволок на шоссе. Остальные ребята, оробев, отскочили за кювет. Я подобрал упавший нож. — Вот сдадим тебя в сельсовет, бу дешь знать, как резать палатку. И за нож ты мне ответишь, — говорил Б е юкши, втаскивая беспризорника в бричку. Мы поехали, а трое чумазых мальчи шек остались у дороги. Наш пассажир лежал ничком в задку брички, между тюков, поджав под себя .больную ногу. Из растревоженной раны сквозь перевязку сочилась кровь и по жёсткой подстилке скатывалась на пыльную дорогу. — Тебе больно? Перевязку не дела ешь, запах-то какой тяжёлый. Подложи вот... — сказал я, доставая брезент. Беспризорник вырвал его из моих рук и выбросил на дорогу. Лошади оста новились. — Чего норовишься? Приедем в по сёлок, там живо усмирят. Мошенник!..— злился Беюкши. Я поднял брезент, и мы поехали даль ше. Беспризорник продолжал лежать на спине, подставив горячему солнцу от крытую голову. Трудно было догадать ся, от каких мыслей у него временами сдвигались брови и пальцы сжимались в кулаки. Он тяжёло дышал, глотая от крытым ртом сухой и пыльный воздух. «А ведь в нём бьётся человеческое серд це — молодое, ^.сильное». Мне вдруг стало больно за него. Почему этот юно ша отшатнулся от большой, настоящей жизни? Откуда у него столько ненави сти к людям? — Тебя как звать? — Всяко, — ответил он нехотя, — кто сволочью, а другие к этому ещё и подзатыльник прибавляют. — А мать как называла? — Матери не помню. — Под какой же кличкой живёшь? Он не ответил. В полдень мы подъехали к селению Барда. Беспризорник вдруг заволновался и стал прятаться за тюки. В сельсовете никого не оказалось — был выходной день. — Слезай, да больше не попадай ся! — скомандовал Беюкши: — Дяденька, что хотите делайте со мной, только не оставляйте тут1 — взмолился беспризорник. — Наверное кого-нибудь ограбил? — спросил я. Он утвердительно кивнул головой. Что-то подкупающее было в этом при знании. Мне захотелось приласкать юношу, снять с него лохмотья, смыть грязь, и, быть может, вырвать его из преступного мира. Но эти мысли тут же показались слишком наивными. Легко сказать — перевоспитать человека! _ Од них только желаний слишком мало' для этого. И всё же, сам не зная почему, я предложил Беюкши ехать дальше. — А его куда? — Возьмём с собою в лагерь. — Что вы! — запротестовал он. — Ещё ограбит кого-нибудь, а то и убьёт. Ему это ничего не стоит. — Куда же он пойдёт больной, без костылей. Вылечим, а там видно будет. Захочет работать — останется, челове ком вырастет. Беюкши, неодобрительно покачав го ловою, тронул лошадей. За посёлком мы свернули с шоссе влево и поехали про сёлочной дорогой, придерживаясь южно го направления. Беспризорник забеспокоился. Разо злённый сознанием собственной беспо мощности, парень гнул шею, достазал зубами рукав рубашки и рвал его. На вопросы отвечал враждебным молча нием. А мне захотелось примириться с ним. И когда я посмотрел на него иначе, без неприязни, что-то необъяснимо привле кательное почудилось мне и в округлом лице, обожжённом солнцем, и в темно серых, скорее вдумчивых, чем злобных, глазах , прятавшихся под пушистыми бровями. Плотно сжатые губы и прямо срезанный подбородок свидетельствовали о волевом характере парня. Только на второй день он разрешил перевязать ногу. Сквозная пулевая рана, ужасная по размерам, была запу щена до крайности. Я не спросил, кто стрелял в него и где он получил эту рану. И вообще решил не проявлять лю бопытства к его жизни, будто она совсем не интересовала меня. На четвёртый день приехали в лагерь. Вокруг леж ала безводная степь, опалён ная июльским солнцем. Ни деревца, ни . тени. В палатках душно. Местное насе ление летом предпочитало жить со ско том в горах, и от этого равнина казалась особенно пустынной. Беспризорник дичился, отказывался от самых элементарных удобств. С нами почти не разговаривал. Жил под брич кой с Казбеком — злым и ворчливым псом. Спал на голой земле, прикрыв шись лохмотьями. По всему было вид но, что он не собирался расставаться с жизнью беспризорника и надеялся уйти от нас, как только заживёт рана. Жители лагеря относились к беспри
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2