Сибирские огни, 1955, № 2
ше всех. Первым снялся на карточку. Знаешь, как он сниматься любит. Лиза, понятно, не подозревала, что Ивана Маликова предупредили перед отъездом: «Забалуева не надо,— примелькался в газете», что па рень сфотографировал его просто так, по доброте души. — Всё было по-хорошему: девчонок моих снял,— продолжала она, —• а от меня,—■ ты подумай! -— нос отвернул. Правда, правда. Упёрся, вроде уросливого коня. Одно твердит: с кошкой фотографировать нельзя, в ре дакции забракуют... Распахнув пальто, Лиза показала дешёвую брошку из цветной пласт массы, только что купленную в сельмаге. Это была коричневая кошачья мордочка с зелёными глазами, приколотая к розовой вискозной кофточке. — Сбегай, говорит, за настоящей брошечкой. Для такого случая под ружка не откажет. — Лиза подошла к комоду, взяла большую брошку из волнистой алтайской яшмы и приложила к груди. — Погляди, как хорошо идёт к моей кофточке!.. Вера молчала. Брошка осталась от матери,— даже на один час было жаль расставаться с дорогой вещью. — На карточке получится красиво. Правда? — спросила Лиза. — Я пойду с тобой, — объявила Вера. — Сфотографируешься и ера зу вернёшь. — Какая ты скупущая! Вроде камня, твёрдая. Пофорсить не дашь... А у меня характер мягкий. Я добрая. Вот увидишь, получу награду — сама принесу: к своим платьям примерь, походи, покрасуйся, подруженька... — Даже не подумаю... — Знаю — ты гордая. А моя мамка говорит, — гордость бывает себе во вред. Прогордишься — на бобах останешься. Гордых-то, сказувают, женихи обегают... Вера расхохоталась: — Не смейся, не смейся. Сенька-то не при тебе покамест... Смех оборвался. На прошлой неделе Вера получила письмо, в кото ром Семён спрашивал всё о том же: «В каком хорошем городе тебе, до- рогуля, больше всего хочется пожить?» — и уверял, что он, после увольне ния из армии, может устроиться на работу «где угодно». «Хоть — в Ялте, хоть — в Сочи, — писал он. — Ребята рассказывают, везде требуются хо рошие баянисты в санатории. Я тебя вытребую туда, денег на проезд вы шлю...» До сих пор Семён не может понять, что её, Веру, нельзя «вытребо вать». Никуда она из Глядена не поедет. Будь, что будет, а не поедет. Не бросит отца. Может, сделает ошибку, ну, что же... Да, кажется, она... уже сделала её — самую большую ошибку в жизни?.. Лиза, дотронувшись до плеча Веры, продолжала: — Ты, подруженька, даже с лица переменилась. Я твою тревогу серд цем чую... Присмотрит Сенька в городе какую-нибудь... А завековать вся кой девушке боязно... — Помолчала бы об этом... — Я и так молчу. Завсегда молчу... Только с тобой... — Наслушалась я, — обрезала её Вера и начала одеваться. Той порой Забалуев, сияющий, прохаживался по своему кабинету, по глаживал свежевыбритую голову, повёртывался так, что позванивали ор дена и медали на его широкой груди. Его снимают для газеты! Значит, всё наладилось! Попрежнему всё хорошо! Добрая слава не померкла! Прав да, он просчитался — надо было коровий выгон распахать пошире. Ну, ничего. Важно, что по хлебосдаче он опять — на первом месте. Луговатцы бубнят— сдал с каждого гектара на два центнера меньше, чем они. Ну и что же? План такой был! Какая урожайность — такой и план. На трудо день маловато, а всё же на полкило «перевышил» их! Как ни верти, а он - впереди.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2