Сибирские огни, 1955, № 2

остановила дощечка с надписью. Прочитав незнакомые слова, Забалуев не подошёл, а как бы подскочил к соседней грядке и склонился над вто­ рой доской... Председатель обошёл делянки несколько раз; отмеривая землю паль­ цами, пересчитал стебли на маленьких квадратах; колосья то прижимал к груди, то осторожно покачивал на ладони, словно живых рыбок, готовых в любую секунду встрепенуться и исчезнуть в зелёных зарослях, как в толще воды. — Тяжёлые!— отмечал вслух.— Про такие можно рассказать в крае!.. Когда они встретились, разговор начал с похвалы: — Пшеничка у тебя, как говорится, растёт золотая! — Однако, золота ещё маловато,— возразил Дорогин.— Посмотрим, как дальше себя покажет. — Я и сейчас вижу, на каких грядках созреет умолотистый хлеб. В зерне понимаю толк... А на досках понаписал ты мудрёно. К чему это? — Ничего мудрёного,— там просто поименованы родители гибридов. — Ишь-ты! Загс придумал! — пошутил Сергей Макарович. — По- учёному всё ведёшь! Я гляжу, ты замыслил у Чеснокова отбить кусок хлеба? — У него хлеб чёрствый — не по моим зубам. — Привык ты загадками говорить. — Отгадка проста: он испытывает да проверяет готовое, испечённое в прошлые годы, а у меня заведено тесто для нового каравая. — Ну, а сам-то надеешься, что испечёшь вкусный каравай? Не пере­ квасишь теста? — Без надежды жить — помирать ложись. — Не договариваешь. Хитришь,— корил его Забалуев; рассмеяв­ шись, начал рассказывать старую бывальщину.— Была у мужика баба. Не поглянулась — хлеб худой стряпала. Прогнал. Высватал другую. Ста­ ли жить-поживать. Вот мужик говорит: «Ставь квашню,— завтра на паш­ ню поеду». Ну, баба, как полагается, настряпала булок полный мешок. Приехал мужик на пашню, налил в колоду воды и вывалил туда хлеб, а сам начал полосу пахать. Глядит — над колодой вороны вьются. Чего они там высматривают? Невдомёк ему было, что птицы хлеб клюют. От­ пахал упряжку, коней пустил на траву, сам пошёл обедать. Заглянул в ко­ лоду, а там — батюшки мои! — ни одной крошки не осталось! Рассердил­ ся мужик... — На ворон? — нарочито усмехнулся Дорогин, догадывавшийся о конце бывальщины. — На бабу! — с удовольствием разъяснил Забалуев и продолжал:— Середь дня поехал домой — бабу колотить. Бьёт, а сам приговаривает: «Ты каких булок мне напекла? А? А? Вот у меня первая баба мастерица была: такой хлеб стряпала, такой хлеб, что я по неделе в колоде мочил и то ьороны не расклёвывали!..» — Мораль сей басни мне ясна,— промолвил Дорогин, прищурив ко­ лючие глаза. — Грозишься бить за неудачные опыты. — Сейчас не собираюсь. Вижу — может у тебя получиться добрый каравай. Позовём из города людей к обеду! Корми! Похвалят — премию дадим. — Забалуев хлопнул Дорогина по плечу. — Всё сделаем как надо. Хорошо! Вот увидишь! Во время очередной поездки в город он побывал в редакции газеты, и через несколько дней в сад нагрянули корреспонденты. Трофим Тимофе­ евич, долго убеждал их, что ещё рано писать о его работе с зерновыми, но статья в газете появилась, даже с фотоснимком. А пшеница подвела. И не один раз. То она страдала от суховеев, то от ранних заморозков.