Сибирские огни, 1955, № 2
— Странно. Очень странно... — пожал плечами Сидор Гаврило вич. — Не нахожу слов... Взрослые деревья стояли, как свидетели обвинения. Проходя мимо них, профессор говорил не столько своим спутникам, сколько самому себе: — Я потрясён всем этим... Но, думаю... — Не веришь словам, так верь своим глазам, — сказал Андрей Гаврилович, кивнув головой на яблони, и попросил старика рассказать о происхождении этих деревьев. — Долгая история, — сдержанно вымолвил Дорогин. — Вернее — глава из истории северного садоводства... Той порой они вышли на солнечную аллею, где, по соседству с клум бой разноцветных астр, стояла скамейка в тени деревьев, и Андрей Гав рилович предложил: — Ради «истории» можно присесть. Рассказчику—место в середине. Но сели только двое. Сидор Гаврилович встал .против них, закинул руки за спину и не сводил глаз с лица Дорогина. — Так вот слушайте, — начал старик спокойным тоном повествова теля. — В девятьсот восьмом году в городе Томске расхворался профес сор Леонид Петрович Карелин. Врачи дали ему совет: «Уезжай, батень ка, на юг». А у профессора в саду росли гибриды яблони. Им было по три, по четыре года. Куда их девать? Леонид Петрович вспомнил обо мне. Однако, потому вспомнил, что я три недели был у него за ямщика, возил по нашим горам да лесам. И сад мой он видел... Ну, прислал мне телеграммку. Я быстренько приехал в Томск, принял гибриды, как детей на воспитание. Каждый день за ними доглядывал, всё записывал. Леониду Петровичу в письмах давал полный отчёт. Жаль — недолго прожил он в Крыму, — сгорел в чахотке. Не дождался яблок от своих гибридов. Года через два после его кончины появились первые плоды. Мы с женой стали сами имена давать. Одно назвали ранеткой Карели на, другое — Красавицей Сибири, а третье записали просто Круглень ким. Впоследствии оно оказалось самым зимостойким и по вкусу наи лучшим из всех подарочных гибридов... Правда беспощадна, как солнечный удар. От неё не укроешься под тучами сомнений... Сидор Желнин, сражённый рассказом старика, при сел на край скамьи. Он не мог ни возражать, ни задавать уточняющих вопросов. Ему вспомнился, слышанный в детстве, рассказ о мужике, у которого цыган увёл со двора гнедого коня, подстриг ему гриву, немножко укоротил хвост, слегка запылил всего мукой, назвал Сивкой и на базаре продал... тому же самому мужику. Дома конь заржал. Хозяйка узнала своего Гнедка и отлупила мужика ухватом... Младшему Желнину казалось, что с минуты на минуту брат порыви сто встанет и напомнит: «Нам пора ехать...». А глаза добавят: «Куда угодно, только бы подальше от разговоров об этой моей ошибке...». И Ан дрей Гаврилович, чтобы предварить это и отвлечь брата от тяжёлого раз думья, громко и горячо заговорил с Дорогиным о том, что его, секретаря крайкома, волновало больше всего,— об уборке урожая, о полёгших хле бах, а потом подвёл разговор к опытным грядкам пшеницы, на которые ему хотелось бы взглянуть сейчас. — Однако, лучше в другой раз... Через годок...-— отговаривался Д о рогин.— Поспешишь — людей насмешишь. Со мной бывало такое... — Что-то я не припомню,— сказал Андрей Гаврилович. — Как же... Три года назад... Дорогин улыбнулся, пальцами правой руки размёл бороду по груди и рассказ повёл издалека...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2