Сибирские огни, 1955, № 2
женщиной со скорбным лицом, с длинной жилистой шеей, с маленькими медными серьгами. Маркеловна овдовела в тридцатом году, оставшись с двумя малыми детьми, и заботы о семье рано состарили её, а после смерти единственно го сына, погибшего при освобождении восточных районов Чехословакии, на лицо легла скорбь. Маркеловна тосковала по мужскому голосу в до ме, и дальнего гостя приняла радушно; накрывая ужин, рассказывала: — Была семейка дружная — соседи завидовали нашей жизни. А теперь остались мы вдвоём с доченькой...— Она вздохнула.— Были бы крылышки — слетала бы в Карпатские горы, поплакала бы на могилке... Дорогин дышал глубоко, глаза его были полны печали. Посмотрев на него, Нюра сказала матери, что, пока светло, она приготовит для гостя постель в клуне, и выбежала из дома. А когда она вернулась, Трофим Тимофеевич, высокий, прямой, сто ял перед матерью и говорил: — Слов нет, горе большое, Маркеловна. Рано скончались наши сын ки, но сердцем надо понять — не зря жили они на земле. Их жизнь — ма ленькие огоньки, а видно их далеко-далеко, и народу от них — путь свет лее. Счастья на земле прибавилось... — Не успокоится сердце. Нет,— вздыхала мать. Нюра принесла чугун горячей картошки, помидоры, сметану; Тро фиму Тимофеевичу сказала: — Завтра мы с вами обрядим могилу... Сели за стол. Мать, то и дело прикладывая к глазам уголки платка, рассказывала: — Много их, бедных, привозили с передовой. Так и шли машина за машиной. Всякие были: и русские, и татары, и мордва, и узбеки... у кого нет ноги, у кого — руки, а ваш, точно, в грудь был простреленный фа шистской пулей. Позабыла многих, а вашего помню — молоденький, чер нявый такой... Трофим Тимофеевич знал, что Маркеловна рассказывает не о его сыне, а о другом раненом, но не перебивал её, и она продолжала с мате ринской горечью: — Тяжело ему было, а не стонал, только всё доктора звал. Доктор подойдёт, Строганов по фамилии, тоже откуда-то из Сибири человек, а ваш сынок и заговорит: «Товарищ доктор, вылечите меня! Верните в строй!». Зубами скрипнет. «Хочу до берлоги дойти!..» Вошла соседка, поклонилась дальному гостю, а хозяйке сказала: —- Маркеловна, я мукй принесла. Белой, пшеничной. Добавь в ква шню. После ужина хозяйка вышла в кухню; замешивая тесто, постукивала веселком о стенки глиняной квашни. Нюра зажгла фонарь и проводила гостя в маленький уютный сарайчик, который она называла клуней, и показала кровать в углу. Оставшись один, Трофим Тимофеевич не спеша разделся, погасил фонарь и лёг в постель, но долго не мо^ заснуть. Глубоко тронувшие ду шу события дня снова прошли перед ним, словно запечатлённые на сним ках. Он как бы перелистывал страницу за страницей, иногда дополняя тем, чего он не видел, но что было в жизни; верил, что было так, как он представлял это себе. Вот мимо дубовой рощи идут грузовики с красны ми крестами на бортах. В одном лежит Анатолий. Вся грудь в бинтах. Губы опалены жаждой. Глаза устремлены в высокое небо, по которому плывут белые облака. За селом, откуда его везут, не утихает орудийный гром. Но раненый не слышит его. Он проводит кончиком языка по запек шимся губам и глазами просит облака уронить хотя бы одну каплю... Вот у постели Анатолия девушка, медицинская сестра. Она держит в своих
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2