Сибирские огни, 1955, № 2
— Сбываешь меня?... Заявленье мне писать или так прямо ехать? Этого Вася не знал. — Хоть бы написать-то пособил... Потратил бы вечерок... Когда Вася уходил, его настигла усмешка: ^ — Уеду — затоскуешь!.. — и вслед за ней посыпался такой нелад ный хохоток, что казалось, сквозь него, как дождик сквозь усталый осен ний гром, вот-вот польются слёзы. «Скатертью дорожка!..» — мысленно пожелал ей Вася и стал ду мать о себе. «Поступлю в заочную школу. В восьмой класс. Это даже лучше. Говорят, если приналечь — в зиму можно пройти два класса!..». Сегодня Капа последний раз торговала яблоками на городском ба заре, а он, Вася, пошёл с заявлением в школу, оттуда, подбодрённый успехом, отправился за учебниками, и город был ему дорог каждым кра сивым домом, каждой витриной в окне магазина, каждым метром асфальтированного тротуара. Всё здесь — для него. Вот для него мили ционер остановил два встречных автомобильных потока: спокойно пере ходи улицу! Вот четырёхэтажное здание сельскохозяйственного институ та. Построено для него, — он постарается стать студентом через два го да, самое большее — через три. Если не расстанется с садом, поступит на заочное... И в этот миг он увидел в трёх шагах от себя ту, что снилась ему много-много раз; ту, которую он во сне называл близкой, а наяву — да лёкой и недоступной, как солнце. Почему-то показалось, что Вера, при держав коня, поджидала его. И он, позабыв обо всём, что отдаляло де вушку от него, кликнул её по имени. Это дорогое для него имя вырва лось из груди с таким жаром, на какой только была способна его душа. Но тот миг был коротким, как вспышка молнии. Вера отозвалась. Но как? Скорее всего испугалась этой встречи не ко времени. Оттого и вож жи выронила. Руки вскинула, кажется, хотела объяснить: «Ты пони маешь...» А в ходок уже укладывал покупки лобастый, толстогубый вер зила в армейской фуражке, в кителе, с которого недавно сняты погоны. Сынок Забалуева. Сомнений не оставалось — расписались в загсе. Оца— мужняя жена! Вера Забалу... Нет, нет. Он, Вася, никогда не назовёт её так. Только по имени. Вера останется в его памяти такой, какой была там, в садовой из бушке... ...Неподвижно, с озябшим сердцем, будто на него пал иней, Вася си дел на пне. Теперь ему уже не на что надеяться. А виноват сам: не надо было робеть да медлить. Сразу бы в тот вечер... А разве он мог? Её под ружки огорошили его: чужая невеста! И она ждала этого верзилу... З а быть о ней. Заставить себя— забыть... А за что же он её любил? Ведь он знает о ней не больше, чем о ред костной птице, которая, залетев сюда из неведомой стороны, промельк нула перед глазами; сказочная Жар-птица, превращавшаяся в девушку. Вернее, он, обманывая себя, принимал её за Жар-птицу, а у неё вороньи перья... Он заставил себя охаивать Веру, но попытка оказалась тщетной, — ничего недоброго припомнить не мог... День клонился к вечеру, а Вася всё ещё сидел на пне; забыл об учеб никах, о тетрадях, которые собирался купить; забыл о том, что Капа ждёт его на базаре с выручкой от проданных яблок, что надо успеть те деньги сегодня сдать в банк. Обо всём забыл. Как могла Вера полюбить этого Забалуева? За что? Никто не ска жет, не объяснит. За то, что — гармонист? Но гармонист хорош на улице, а в доме — надоест, как жужжащий шмель. Говорят, под домашнюю гармонь даже самые заядлые плясуньи редко разминают ноги... Образи
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2