Сибирские огни, 1955, № 2
На аллее городского сада они остановились. Вон клён — свидетель их разлуки. — Помнишь, дорогуша? Конечно, она не могла забыть той минуты. Много раз проходила здесь и смотрела на клён; повторяла стихи, которые тогда ей хотелось услышать от него: Жди меня, и я вернусь... А Семён тогда к чему-то заговорил, что он — «ревнючий». Чего доб рого, сейчас напомнит об этом да примется расспрашивать: с кем встре чалась, с кем плясала?.. Нет, нельзя рассказывать ему о том зимнем вечере в садовой избушке, начнёт допытываться: что за парень Вася Бабкин, какой из себя? А ведь она не может сказать о Васе ничего пло хого. Ни одного слова. Только хорошее! Семён надуется... Пусть он услышит от девчонок (им захочется поболтать о ней). Это, конечно, нехо рошо: не сказала, утаила. Но что же делать? Недавно решила — всё начистоту. А вот сейчас, — сама не знает отчего, — не может. — Ты что-то ещё вспоминаешь? — заглянул Семён в её глаза. — Вот снова сошлись наши дорожки у этого клёна! Красота! Вспомнив порывистые объятия на вокзале, Вера слегка отступила ■от него. Когда миновали сад, Семён повернул к ресторану. Но Вера, боясь, что он будет настойчиво угощать вином, отказалась,:— неудобно прихо дить на квартиру, хотя бы и чуть-чуть навеселе. Конь стоял на заезжем дворе колхоза, в конце тихой окраинной улицы, где росла картошка. Семён не знал квартирной хозяйки. Вера проводила его туда и познакомила с Егоровной, дородной женщиной с острым подбородком и красным носом; попросила её присмотреть за конём, а сама собралась на ночёвку к дальним родственникам. Семён уговаривал остаться. Егоровна уступала ей свою кровать, стоявшую не в горнице, где обычно ночевали колхозники, а в кухне за печкой, но Вера и на это не согласилась. Семён насупился: какая упрямая! А с покладистой женой жизнь, говорят, идёт дружнее. Пусть-ка она сразу почувствует, что и у него тоже есть норов. Он дал ей на дорожку горсть кедровых орешек, но провожать не пошёл. Даже на крыльцо не вышел. Вере показалось, что орешки пахнут табаком. Это, наверно, от паль цев Семёна. Они у него жёлтые, просмолённые дымом. Курит он напрас но. В её семье табаком никто не баловался. Она всегда дышала чистым воздухрм. Но к табаку, наверно, можно привыкнуть? А орешки она всё-таки не стала щелкать — выбросила на дорогу. Пусть полакомятся куры. 2 Родственники не отпустили Веру до завтрака, и она только в десять часов появилась на тихой улице, заросшей картошкой. Шла быстро, не терпеливо всматриваясь вдаль. Думала: вот-вот из калитки выйдет з а ждавшийся Семён и, сияя улыбкой, бросится навстречу. Но серая поко сившаяся калитка оставалась неподвижной, и у Веры как бы отяжелели ноги. Она пошла медленно. Семён, наверно, смотрит в окно? Так пусть не думает, что она летит к нему, очертя голову. Из двора через открытое окно был виден стол с пустой бутылкой из-под водки, с грязной посудой, с огрызками огурцов; в глубине горни цы раскатисто храпел человек, и Вера передёрнула плечами, словно ей облили спину холодной водой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2