Сибирские огни, 1955, № 1
Кроме сторожки, в саду был дом, где в летнюю пору жил Трофим Тимофеевич. Теперь дом не отапливался, и садовод поселился с Алексе- ичем. — Ну, как, сильно пакостят косые?— спросил Дорогин, отогревая ру ки над чугунной плитой печки, в которой, пощёлкивая, пылали сосновые дрова. — Отбою нет. Навалились, окаянные. Нынче всю ночь напролёт хо дил по саду. Промёрз до костей. За обедом они хлебали суп, сваренный из зайца и так обильно заправ ленный красным перцем, что временами у обоих захватывало дух. Разго варивали о саде и его недругах. Трусливый, с первого взгляда как будто безобидный, заяц, про кото рого детишки поют весёлые песенки на новогодних ёлках, у них, садово дов, издавна числится во врагах. Чуть недоглядишь — заберутся косые в сад, обгложут стволы да ещё выберут те деревья, которые дают хорошие яблоки. Губа у них не дура! Гложут горькую кору, а тоже разбираются во вкусе. Что с ними делать? Перепробованы все пахучие обмазки для де ревьев — толку мало. Самое надёжное — обвязать стволы сосновыми вет ками: сунется к дереву косой — мордочку наколет. Так можно отвадить. Но в саду — тысячи деревьев: все их не обвяжешь. Очень хлопотно. Нынче русаки, знать, со всей округи сбежались к саду, залегли в за рослях тополей и клёнов. Житья от них нет. По ночам наваливаются на яблони. Бедствие! Ночной разбой! Бич садоводства! Алексеич придумал погремушки, предложил также ребячьи мелен- ки-ветрянки: трусы испугаются — отдалятся. Понаделали не меньше сот ни, разоставили по всему саду: в бураны всюду — звон, гром и треск. Но в бураны заяц боится запорошить себе глаза — дрыхнет в тёплой снего вой норе. В морозы голод подымает его на разбойные дела, а в такую безветренную пору умолкает шумовая защита... — Приглядимся к проказнику,— сказал Дорогин.— И найдём ка кую-нибудь отваду. Сгущались сумерки. Окна замёрзли доверху. Мороз постукивал в углы избы, пощёлкивал в тополевых зарослях, будто отправился в обход. — Однако, пора, Алексеич, нам с тобой в ночное. Сторож встал, нахлобучил заячью шапку на брови, надел ^полушу бок и подпоясался старым солдатским ремнём. — Нет,— возобновил он давний спор,— что ни говори, Тимофеевич, а ружьём лучше. Ежели положить большой заряд,— он сделал такое движение рукой, будто высыпал в ствол шомполки полную горсть поро ха,— запыжить покрепче да пальнуть в одного — все от страху рехнутся! Опять же мясо на варево! И шкурка денег стоит! -— Сад не полигон. Не стрельбище,— ворчал Дорогин, надевая шу бу.— Дерево покалечишь — век его укоротишь: у ребёнка яблоко отбе рёшь. — Малая дробинка не помеха. — А ты выбей стекло в окне: мороз ворвётся. Так же и в яблоньку через самую маленькую ранку... — Между деревьев можно стрелить... Один-то раз... — Не соблазняй... За канавой пали сколько хочешь. Припасов при везу. Дорогин надел серую фетровую шляпу. Алексеич в отместку развор чался: — Пора бы тебе шапку завести. Не молодой. Нечего форсить-то... — Не для форсу я. Для лёгкости. — Не ровен час, простудишься. Вон как жмёт мороз-то!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2