Сибирские огни, 1955, № 1

Была весна... И всё напевней Ручьи звенели, что есть сил... Большие сёла и деревни Он стороною обходил. А вдруг случайно, ненароком. Исправник встретится в пути? И снова — каторга без срока, И снова — годы взаперти? Завидя дом с железной крышей. Богатый дом, он знал точь-в-точь — Сюда не суйся... Вмиг услышишь: — Варнак, пошёл отсюда прочь! Лишь в отдалённых бедных сёлах, Укрытых чащею лесной, Его встречал простой, весёлый, Гостеприимный кров людской. Он нёс невзгоды и печали К любому встречному крыльцу. В любой избёнке подавали Краюху хлеба беглецу. Поставят щей горячих тоже И чаю крепкого нальют. А то и спать его уложат. Хоть на ночь дав ему приют. ...Так, тёплой лаской обогретый, Пройдя хребтами, на заре, Встречая ведреное лето, Бродяга вышел к Ангаре. 3 Ни чаек, ни рыбачьей лодки... Река дремала в тишине. В её прозрачной глубине, Как сквозь хрусталь, он видел чётко Песчинки, камешки на дне. Черпнул ладонью, чтоб напиться, И ахнул тотчас: — Мать честна, Пу и ангарская водица! Аж зубы ломит... Холодна! Чернели каменные глыбы, Белели кое-где и льды... Он видел, как, играя, рыбы Выскакивали из воды, Как осторожно к водопою Тропинкой пробирался лось, Как поднял морду над водою И капель несколько росою С губ волосатых пролилось. И капли ударялись звонко О тихую речную гладь... — Глухая, дикая сторонка, — Вздохнул бродяга. — Благодать! Валежник. Бурелом. Безлюдье. Кусты. Гремучие ручьи. Вдыхал пришелец полной грудью Смолистый аромат хвои. Уже вставало солнце, щедро Даря земле своё тепло. Он видел: кроны старых кедров Вдруг ярким пламенем зажгло. И кроны стали золотыми... Взыграли первые лучи Над мхами пепельно-седыми, Где бьют подземные ключи. От пляски золотистых пятен Проснулась тотчас же тайга: О ствол ударил клювом дятел, К ручью склонилась кабарга. Кедровка где-то закричала, Мелькнула белка меж ветвей. И ветерком с озёр примчало Крик беспокойных лебедей. Бродяга шёл, не в силах дрожи Сдержать, весь мокрый от росы. И стало сердце с птицей схоже, Стал мир ему ещё дороже, Ещё ни разу, сколько прожил. Не видел он такой красы! И вот он вышел на поляну. Поляна светлая была Лиловой, жёлтой и багряной От сараны, что тут цвела. Присел на пень. Расправил плечи. И вслух промолвил в тишине: — Россия далеко-далече, А тут не хуже будет мне. Авось придёт ко мне удача. Земля — жирна, в тайге — зверьё... И, нож достав, он с сосен начал Срезать смолистое корьё. 4 В труде забылось злое горе. Забылась боль душевных ран... И на опушке вырос вскоре Корою крытый балаган. Увлёкшись жаркою работой, Он даже и не услыхал, Как на поляну вышел кто-то И за его спиною встал. Лишь ощутив прикосновенье К плечу — горячих чьих-то рук, Бродяга замер на мгновенье. Удерживая сердца стук. Рванулся, будто от укуса, И хрипло выкрикнув: — Не трожь! Он нож направил на тунгуса1, Но... тот отвёл спокойно нож. С улыбкой, словно друга встретив, Спросил, печаль вложив в слова: — Как звать тебя? И он ответил: — Иван, не помнящий родства! — Ты, люче2, видно, издалёка, Из мест чужих пришёл сюда? 1 Так до революции называли эвенков. 2 Л ю ч е - н а эвенкийском языке — ский. м рус­