Сибирские огни, 1955, № 1

а Сенька возле неё зарылся головой в мягкий снег. Поднявшись первым, молодцевато отряхнулся и подал ей руки: — Не ушиблась? Она шлёпнула его по рукам, вскочила и, не позволив обмести вареж­ кой снег со спины, побежала от него на гору. Дома отец, глянув на неё, помрачнел: — Где ты шубу располоснула? Вертоголовая непоседа! Без матери-то от рук отбиваешься... — Погрозил пальцем: — Смотри, девка! Допры­ гаешься!.. Чего же ей смотреть? Она знает, что отец её любит: поворчит да пере­ станет... ...А вот — другой день. По-весеннему пригревало солнышко. Они с Се­ мёном сидели на копне сена, сложенного на крыше овечьей стайки. Она молча слушала Семёнову гармошку и думала: «Больше никто не умеет так играть!»... По вечерам она любила, вместе с девушками, ходить серединой улицы, рядом с гармонистом; любила петь короткие припевки, плясать в кругу подруг на высоком берегу реки. А тут, на копне сена, он забавлял её одну. Впервые в жизни! К реке текли звонкие ручьи. Под обрывом широкой лентой вспучи­ вался лёд, потом стал дробиться на большие куски, бирюзовые в разло­ мах, и с шумом двинулся к крутому повороту, где начинался перекат. Река заиграла, взбудораженная весной. Положив гармошку, Семён взял пальцы Веры и долго молча держал в своих горячих руках. Она тоже молчала и не подымала на него глаз: чувствовала, что сердце стучит часто-часто. Хорошо, что Семён молчит. Если он скажет хоть одно слово, она спрыгнет с копны и убежит... Но он, конечно, чувствует, что подошла ещё неизведанная весна, и в душе нача­ лась большая перемена... ...Третий день, серый и холодный, пронизанный мелким, как пыль, осенним дождём. Призывники, вперемежку со своими близкими, шли к райвоенкомату. Семён играл на гармошке, и она, Вера, идя рядом с ним, думала: «Не последний бы раз... Вернулся бы живой-здоровый...» В го­ родском саду Семён закинул гармошку за спину, взял её за руку, и они, сойдя с шумной аллеи, остановились под клёном. Ей, сжавшейся от грусти, казалось, что она услышит от него: Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Ведь вчера она дважды прочла ему это стихотворение, сложенное как бы к их разлуке. Неужели Семён с похмелья забыл такие строки? А в её сердце, всегда открытое для стихов, слова поэта запали надолго. Клён, встряхнувшись от ветра, уронил ей на лицо холодные капли. Она, опустив голову, медленно провела по щекам озябшими пальцами. Семён наклонился, чтобы посмотреть ей в глаза. —- Будешь ждать, дорогуша? Она вздрогнула от громкого голоса; придя в себя, горячо прошептала свою клятву верности: — Конечно, буду! — качнулась к нему. — Сёмушка!.. — Смотри! — Он погрозил ей пальцем. — Я ревнючий... — Я тоже ревнивая, — ответила она, улыбнувшись ему. Семён обхватил её длинными, сильными руками, прижал к себе и по­ целовал... На вокзале отдал ей гармошку, которой дорожил, кажется, больше всего на свете. Она могла оставить её у себя, но постеснялась отца, и к Забалуевым стыдилась занести: «Ещё подумают, что напраши­ ваюсь в невесты..,». Отправила с Юриком.