Сибирские огни, 1955, № 1

при старике есть? — Она порывалась спросить: «Ты не бросишь меня, не уйдёшь к Дорогину примаком? Девка-то, поди, уговаривает тебя пересе­ литься к ним?» А Вася считал, что думы его может знать только одна Вера и больше никто на свете. Но ей нет до него дела, — у неё жених. Она ждёт его... Значит, и говорить не о чем. И догадки строить не надо. Оттого, что он немножко проговорился, в нём пробудилась такая жгучая досада, что, при всём уважении к матери, он не мог сдержаться: — Всё это зря, мама... Пустые разговоры... И ты не допытывайся... Не спрашивай... — Он убежал в горницу и захлопнул за собой створчатую дверь. Рука матери, тёплая и ласковая, лежавшая на его плече, упала на лавку. Катерина Савельевна сокрушённо вздохнула. Её ли это сын? Как посмел он отвечать матери грубыми словами?.. Обычно Катерина, занятая многочисленными хлопотами, не ходила, а бегала по кухне. Чтобы не уставали ноги, она снимала обувь и остава­ лась зимой в шерстяных чулках, а летом босая. И сейчас на ней были полосатые тёплые чулки, но она сидела неподвижно, и ноги её стыли от пола, впервые казавшегося холодным. Материнское сердце — мягкое и отзывчивое. Уже через минуту в ду­ ше Катерины Савельевны не осталось никакой обиды — только тревога за сына. Как-то неладно складывается у него жизнь. Видно, девка изводит его... Может, она — единственная у отца? И наверняка зовёт к себе в семью?.. Был бы жив Филимон, она, Катерина, не тревожилась бы так, собрала бы сыну всё, что нужно. А теперь что ей делать?.. Она медленно поднялась и направилась в тёмную горницу. Двери не скрипнули, тихие шаги глохли в мягких половиках, которыми был заст­ лан пол. Остановившись недалеко от кровати, где лежал сын, она заговорила необычным для неё глухим голосом. — Не сердись, Васятка. Сердце по тебе болит, вот и хотела узнать. Одни ведь мы с тобой... Больше некому... И ты не таись. Скажи... Вася не слышал её слов; уставившись глазами в потолок, думал: «Нехорошо... Всё так нехорошо...» Мать решила, что он задремал, и так же неслышно вышла из горницы. Одну половинку двери позабыла закрыть. В кухне остывал никому не нужный ужин... Васе было и горько, и стыдно перед матерью, и жаль её. Она подозре­ вала, что у него есть невеста, и терзалась тем, что не знает её. Теперь ещё будет страдать от того, что сын попусту любит ту девушку. От этой мысли Вася вздрогнул, приподнял голову и, глядя в пустой угол, спросил: — Люблю?.. — И, тяжело вздохнув, ответил: — Если бы не любил, так разве бы... «Во сне разговорился», — подумала мать. Утром двери горницы оказались закрытыми. Сын ночью вставал. Значит, спал плохо. Катерина Савельевна, опять в одних чулках, быстрее, чем всегда, деловито металась по кухне: верила картошку для поросёнка, грела пойло для коровы, подметала пол пахучим веником, связанным из мелкой по­ лынки (других у них не бывало), потом разливала молоко по стеклянным банкам, мыла посуду, подбивала вспучившееся тесто в квашне, крутила мясорубку, готовя фарш для белешей, которые любил сын. Вася встал осунувшийся, словно после болезни, но подтянутый и ещё более замкнутый. Проходя мимо печи, бросил в огонь горсть измятых листков бумаги. На каждом по две-три строчки... Мать, хотя часто и тре-