Сибирские огни, 1954, № 6

свою на калитке повесил. Пломба оказалась цела, а птичка выпорхнула. Куда и как? Вошёл Лакричник, поклонился . Ольге Петровне, поижал шапку к сердцу. Только абсолютнейшая уверенность в увиденном собственными глазами, извините меня, и абсолютнейшая неуверенность в господине Мирвольском, извините меня, Алексей Антонович и Ольга Петровна, пожалуйста, извините... — Д а что вы, Геннадий Петрович, бить вас я не собираюсь, — весе­ ло сказал Алексей Антонович, — надеюсь, это за меня сделает сам Павел Георгиевич. И действительно, словно по его подсказке, Киреев влепил Лакрич­ нику звонкую затрещину. Тот вылетел в тёмный зал. Киреев пыхал злостью. Нет ничего, за что бы зацепиться. А надо бы, надо забрать этого доктора. Подъедет Меллер-Закомельский, он не бу­ дет вникать в существо, он просто спросит: в чём ваша деятельность? Так сказать, числом сколько? И если Меллер потом доложит о его без­ деятельности— так уж не Трепову, а самому государю. И это может оказаться концом его карьеры. Разве взять Мирвольского за участие в баррикадных боях? Он не стрелял, он не удирал из мастерских вместе с другими бунтовщиками, а был всё время при раненых. Долг человеко­ любия и прочее. Как будет истолкован такой арест? Чёрт его знает! У Меллера неограниченные права, а для Киреева существуют всё-таки законы, инструкции, форма, правила. Киреев сел к столу и взгляд его упал на дверцу печи, в отверстиях которой переливались жёлтые огни. — Почему так поздно тоните печи, мадам? — На улице сильный мороз, — насмешливо разъяснила Ольга Пет­ ровна, — а я не рассчитывала на ваш визит. Киреев потянул носом. Теперь только он почувствовал, что в ком­ нате пахнет палёным. Чего они там жгут? Он сорвался с места, резко двинул ногой и выбил из-под свисающей со стола скатерти какой-то пред­ мет. Колдобин упал на колени, схватил его, заглянул под скатерть. — Ботинки, ваше благородие, — сказал он, вставая. — Тюремные. — Вздор! — воскликнул Алексей Антонович, между тем против во­ ли бледнея .— Это мои рабочие ботинки. Киреев повертел их в руках. — Как следует даже ещё не просохли. Куда же девался человек? — Киреев открыл дверцу печки, поворошил угли проволочными щипцами. — Сожгли они что ли эту девицу? Чепу­ ха! Они сожгли её тюремную одежду. Выходит, птичка, действительно, всё же была, но улетела. Ничего. Зато оставила отличные улики. От этих улик доктор не отвертится. — Вам нравятся такие ботинки, господин Мирвольский? Это, дейст­ вительно, так называемые рабочие ботинки. В них очень удобно копать землю на каторге, — сказал Киреев, выискивая, как ему поострее вы­ точить свои слова — отплату за всё. — К сожалению, эти вам не по но­ ге. Но вам выдадут такие же достаточного размера. Первый момент нервного оглушения у Алексея Антоновича прошёл. Он увидел как-то особенно ясно окаменевшее, гордое лицо матери и на стене над его головой фотографический портрет отца с засунутым в угол рамы извещением каторжной тюрьмы о его смерти. Уже с тем спокой­ ствием, когда слышно, как леденеют кончики пальцев, Мирвольский пе­ ревёл глаза на Киреева. Вспомнился тот давний, рождественский вечер, на который намекнул сегодня Киреев, входя в дом. Ещё размереннее и ровнее, чем тогда, с трудом дыша и чувствуя, что он взбирается на опасную кручу, Мирвольский ответил: