Сибирские огни, 1954, № 6
где агитаторов попросту выбрасывали из вагонов, ладно, если ещё не на полном ходу поезда. Как, что влияло на эти настроения? Всякое. Боль ше или меньше в вагоне оказывалось солдат из рабочих, а если из кресть ян — то какого достатка. Какие были в полку офицеры и с какими потеря ми полк воевал. С первых ли дней войны сражались солдаты, испытывая горечь всех поражений, или приехали в Маньчжурию, когда уже шли пе реговоры о мире. Сколько до Лебедева побывало у них на пути агитато ров и о чём агитаторы говорили. Всё это, сложенное вместе,- и придавало беседам Лебедева с солдатами всякий раз свои оттенки. А в целом он чув ствовал: мало, донельзя мало профессиональных революционеров работает в проходящих эшелонах и, должно быть, ещё меньше работает там, на ме сте, в Маньчжурии, откуда начинают свой путь эшелоны. Ах, если бы всех солдат зажечь мыслью о восстании, о борьбе плечом к плечу с рабочими, с теми крестьянами, которые сейчас стихийно громят помещичьи усадьбы! И эта сила потом ворвалась бы и растеклась по всей России, ударила сво им могучим солдатским плечом... Но получается пока иное: не льются по железной дороге свободным потоком воинские эшелоны, придерживают их, запирают им путь на каждом шагу верховное командование и правитель ство. А чем туже заклинивается эта пробка, тем больше ярости закипает у солдат, ярости, обращённой уже против рабочих и против революции. После манифеста 17 октября минуло два месяца. Объявленные свобо ды, как й ожидали большевики, остались только на бумаге, а те, что силой взяли себе сами рабочие, опять постепенно отбирались правительством. Но всё же в одном пока было легче: не так нагло хватали жандармы ре волюционеров. Митинги и собрания проводились открыто, на них даже присутствовали чины полиции.. Они записывали что-то в свои клеёнчатые книжки, но никого не трогали и речи не прерывали. После митинга можно было уйти на любую квартиру и там заночевать, не слишком опасаясь ареста. А члены выборных комиссий от рабочих могли свободно вызывать к себе начальство, не думая, что их за это немедленно уволят. Можно бы ло даже готовиться к выборам, памятуя, что и эти свободы объявлены в манифесте. Лебедеву из Читы хотелось вернуться в Красноярск. Он как-то особен но свыкся с этим городом, полюбил его. А больше всего тянула его в Крас ноярск надежда добиться освобождения Анюты. Но красноярский комитет сообщил, что ей будет устроен побег, и дал указание Лебедеву — остано виться в Шиверске, помочь товарищам. Лебедев и сам понимал: да, это очень нужно. Восставшие только Красноярск и Чита не добьются победы даже на своих участках железной дороги, если между ними будут лежать не взвихренные революционной борьбой города. На платформе шиверского вокзала Лебедева встретил Порфирий. Су хой и сильной своей ладонью сжал ему руку: —• Вот хорошо, что ты к нам приехал. Как теперь тебя называть? По- старому или заново имя сменил? — Пока остаюсь Егором Ивановичем. Куда мы отсюда? — Коль не против — к Ивану Мезенцеву. Я бы к себе, да у нас те перь шибко тесно. Ещё Дарья с девчонкой живёт. — Веди к Мезенцевым. Там у меня старый приятель есть — Алек сандр Иванович, Саша. А ты что это, Порфирий Гаврилович? — спросил он, вглядевшись в собеседника пристальнее: — В шрамах лицо... Прихра мываешь. — Пустяк... Это я сам себя. По неосторожности. Теперь всё про шло уже. — А как семья твоя? Всё благополучно? — Чего же не благополучно? Всё хорошо. — Ну, тогда рассказывай, что в городе нового. <
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2