Сибирские огни, 1954, № 6

чины паровозы, его распирал гнев — нарочно сгубила «деповщина» ма­ шины. С Устей он встречался, разговаривал, глядел ей в глаза каждый день, потому что их эшелон тоже стоял каждый день. По шпалам они уходили далеко от состава и, счастливо ловя губами свежий морозный воздух, считали дни, когда приедут в Тайшет, а потом — в припорошенные мяг­ ким снежком яблоневые сады Моршанска. Солдаты над ними не смея­ лись, не провожали хлёсткими словечками — все знали, какая чистая и трудная любовь свела Павла и Устю. Офицеры своими любезностями также редко досаждали Усте. Они считали её достойной уважения. Кто- то, шутя, назвал Устю «княгиней Трубецкой», и эта кличка закрепилась за ней, не неся в себе оттенка иронии. Да и нельзя было не уважать Устю ещё и потому, что Павел — кавалер «Георгия» всех четырёх степеней. По уставу офицеры обязаны первыми отдавать ему честь. Когда, как раз в день Николы-зимнего, эшелон пробился сквозь иркутскую пробку, Павел с Устей вздохнули свободно. Теперь уже скоро, скоро. Говорят, отсюда пассажирские поезда за сутки доходят до Тай­ шета. Недолго, наверно, проедут и они. Но уже в Иннокентьевской их за ­ держали на три дня, а на следующем разъезде ночью загнали и вовсе в тупик, паровоз отцепился, ушёл, и состав быстро закидало снегом. Утром возле эшелона появились торговки, пришли из ближней де­ ревни. Они принесли на коромыслах и вёдрах, как воду, топлёное моло­ ко, в корзинах — груды варёных яиц, куски зажаренного мяса. Солдатам покупать было не на что. А цены на всё торговки запрашивали страшные. Подошли от стоящей в стороне избушки двое —■старик и старуха. Принесли в корзине, вздетой на палку, несколько стоп пропитанных мас­ лом блинов. Они подошли с какой-то торжественностью, долго выбира­ ли вагон, против которого опустить наземь корзину. И всё переговари­ вались между собой: — Станем тут, Евдокея. — Вот на нашего вроде похож, Евдоким. Павел спрыгнул в снег, звеня своими крестами и медалями. Сколь­ ко лет он не то что не ел, а даже не видел блинов! Взять на последние деньги, угостить блинами Устю. Морозец ему покалывал щёки, от корзи­ ны поднимался лёгкий парок. Павел подал старику горстку медных монет. — На всё, сколько выйдет. Евдоким замотал головой и слезливо сморщился. Бабушка Евдокея положила Павлу в протянутую ладонь тёплый блин, перекрестилась. — Помяни, солдатик, раба божьего Николая. Старик, всхлипывая, прибавил: — Внучоночка нашего. Единственного. Жизнь нашу, надежду. Годов­ щина сегодня сполнилась, как царь на чужбине его загубил. Кто-то из-за спины Павла спросил: «Убитый в Маньчжурии?» Бабуш­ ка Евдокея ответила: — Скончался от ран. — Да-а... Вот она, жисть человеческая... Стариков обступили, солдаты, чинно каждый взял по блину, сняли шапки, повернувшись к востоку, сотворили крестные знамения: — Помяни, господи, во царствии твоём раба твоего Николая. И потом молча стояли, страдальчески глядели, как в тихом горе тря­ сутся согнутые плечи стариков. Павлу всю ночь во сне мерещился дед Евдоким. Сидя на кромке нар, сломленным голосом он рассказывал ему не то притчу, не то легенду про горе народное, про гибель и кровь ни в чём не повинных людей, про царя, который губил их, но взошла погибель и на него уамого.