Сибирские огни, 1954, № 6
стей для него, Шиверск, обернувшийся такой страшной бедой, и даже холодную, порожистую Уду, с которой был связан весь труд его и все ду м ы— забыть и уехать в Моршанск. От суровых, скалистых гор и чёрной тайги к зелёным муравчатым равнинам, к нежнобелому цветенью ябло невых садов. Пусть родина Усти станет их общей родиной. Пусть яблонь ка, которая баловала своими плодами Устю-девчонку, побалует теперь её любимого. А для георгиевского кавалера, наверно, хорошее место на земле и там найдётся. Но чтобы всё это сбылось, нужно было сперва при ехать в Тайшет. 23-й Восточно-Сибирский полк квартировал в Тайшете, и только по прибытии туда могли быть уволены призванные из запаса солдаты. Бегство Павла с каторги было раскрыто. Он сам помог этому, когда после заключения мира с Японией в штабах стали тщательно выверять списки оставшихся в живых солдат. Павел мог бы путать следы, не так уж прилежно их стремились бы найти, но он не хотел этого. Он любил правду и ненавидел ложь. Он сам рассказал о своем побеге с каторги. За раны, за кровь, пролитую во славу отечества, ради четырёх «Георгиев», полученных за смелые подвиги, — неужели отечество его не простит? Он верил в это, он не мог не верить, потому что в любые опасности, в любой замкнутый смертью круг его всегда вела только одна мысль — об оте честве. И если он всё же остался жив — его сохранила, оберегала, по мимо любви Усти к нему, ещё! и его любовь к отечеству, к родине. В это он тоже верил. Об истории Павла доложили самому главнокомандующему всеми вооружёнными силами на Дальнем Востоке генералу Линевичу, сменив шему Куропаткина. Случай был исключительный: беглый каторжник и — солдат, покрывший славой русское оружие. Павла представили Линеви чу. Престарелый генерал долго рассматривал Бурмакина. Вот он суво ровский чудо-богатырь. Линевич глядел и покачивал уже слегка трясу щейся головой, припоминая лермонтовские стихи: «Да, были люди в на ше время, могучее, лихое племя...» Мало, мало встречается нынче таких солдат! Молодец! Всё в его пользу: подвиги, честное лицо и даже при мерная выправка. — Ну, вот что, голубчик, — сказал Линевич, обнимая Павла и при падая к его плечу длинной серебристой бородой, — прощаю, всё тебе про щаю, всё, что по службе в армии. Заслужил. Спасибо тебе от моих седин. А что касается прощения за побег твой с каторги, и не токмо за побег, а прощения за само деяние, свершённое противу закона, — Линевич поже вал сухими губами, — в этом я не властен. Сие — только от государя. Но я тебе обещаю добиться и прощения государева. Я напишу, будь спо коен. Слово Линевича было надёжной охраной, пока лежали армейские погоны у Павла на плечах. Сними он погоны — и так ли потом охранят георгиевские кресты? И потому нужно было ждать обещанного проще ния, не снимая погонов. Приехать вместе с полком в Тайшет и там ждать. Может быть оно придёт даже прежде, чем полк доберётся до места. Так сказал Павлу командующий, ещё раз обнимая его при расставании. А эшелон двигался на запад медленно. В сутки делал всего по не скольку десятков вёрст, а иногда неделями стоял в тупиках и на запасных путях. Они погрузились в вагоны на маленьком разъезде близ Сыпингая ещё в начале тусклозелёного октября, когда длиннокосые китайцы, оде тые в узкие синие шаровары и куртки из неизносимой дабы, сновали сре ди русских солдат, выкрикивая «туфа-туфа», и предлагали нарезанный кубиками тёплый, круто сваренный бобовый кисель. А нежносмуглые ки таянки, переступая маленькими ногами, продавали офицерам бумажные 4. «Сибирские огни» № 6.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2