Сибирские огни, 1954, № 6
снеговыми метельными косами. Берёзы трясли чёрными вершинами и сеяли вокруг себя прозрачные, крылатые семена. Пробиваясь сквозь стену тугого, обжигающего ветра, мальчик с удовольствием обдумывал, как он распахнёт дверь, станет на пороге, для всех неожиданный, и крик нет: «Пришёл!» Бабушка Клавдея только охнет: «Бориска!», и тётя Лиза начнёт нетерпеливыми руками расстёгивать крючки его шубы. А когда Маринка пискнет: «Мама» — Ленка, наверно, испугается. Таких кукол она ещё никогда не видала. Проломив ногами хрусткую корку сугроба, намётанного у крыльца, Борис взбежал по1 ступенькам, переступил порог избы, в тусклом свете зимнего дня не разобрав даже, есть ли кто дома, и, как задумал, торже ствующе выкрикнул: — Пришёл! С постели поднялся Порфирий, держась перевязанной рукой за го лову, тоже замотанную широкими бинтами. Из-за печной трубы сверху, как скворчёнок, выглянула Ленка. Больше в доме не было никого. И ие пахло тем праздничным духом, какой всегда встречал здесь Бориса по воскресеньям. Порфирий глядел на мальчика. Борис стоял потупясь, не зная, уйти ему или заговорить, спросить, где тётя Лиза, бабушка Клавдея... — Ну... чего стоишь? Раздевайся, — наконец выговорил Порфирий. И голос у него звучал хриповато. — Гостем будешь, коли... «пришёл». Борис переступил с ноги на ногу. Нет, у дяди Порфирия гостем не будешь. Надо уйти. А куклу? Обратно её унести? Или забросить на печ ку? Его сковывал, держал на месте взгляд дяди Порфирия. — Борька! — нащупывая босыми пятками уступ, Ленка сползала с печи. — Куда ты? Свалишься! — прикрикнул на неё Порфирий и подско чил, подставил плечо. — Ловись за шею, — бережно поддержал её неза- бинтованной рукой, поставил на пол. — Где чирки твои? — увидел их сам, из-под скамьи выгреб ногой, подтолкнул. —- Обувайся скорее, засту дишься, пол холодный... Он говорил с Ленкой ласково, с отцовской заботой, суетился возле неё больше, чем было нужно, выискивая повод, чтобы ещё что-нибудь ей сказать. А Борис следил за Порфирием ревниво-обиженным взглядом. Д а , он, конечно, хороший, этот дядя Порфирий. Хороший к тому, кого любит. Ленку он любит, а его, Бориса, не любит. За что? Ленка, шлёпая неподвязанными чирками, подбежала, потянула Бо риса за руку, повела его в свой уголок за сундуком, к пёстреньким ка мешкам и цветным лоскуткам. Потрясла связками сухих, точно воско вых, ягод. — Толокняночьи. Мама до снегу набрала. Можно, говорит, бусы из них сделать... А тётя Лиза на станции, в мастерских. Распахнулась дверь, и вошла Дарья, а вслед за нею Клавдея. Обе с большими охапками дров. Со звеном посыпались на пол у печи сухие поленья. Ленка с куклой бросилась к Дарье: «Мама, мама!» Клавдея увидела Бориса, всплеснула руками: — Миленький ты мой! Вот гость дорогой! Не ждали... И уже потащила шубу с него, и рукой потрепала вихры, и на край стола насыпала горсть кедровых орехов: «Угощайся, Бориска!». Дарья разглядывала куклу, Ленка вертелась около и всё старалась подтолкнуть Маринку так, чтобы та пропела «ма-ма». А Клавдея уже щепала пучину, всовывала поленья в громыхающую железную печь. Вы ставив через плечо пустые пальцы, прищёлкивала: — Бориска, миленький, глянь спички на полке. Сразу закипела весёлая, вольная жизнь, та, которая и тянула
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2