Сибирские огни, 1954, № 6

гладила припухшие щёки мальчика, целовала его в макушку, обильно поливая слезами. — Ох, горюшко моё, горюшко, — нашёптывала она, обвивая плечи Бориса чёрным с кистями платком, пропахшим ладаном и воском. — И чего он так возгневался на тебя, чего возгневался? Борис молчал и только угрюмо поблёскивал чёрными глазами. Нина стала что-то такое объяснять бабушке, но та ничего не поняла, потому что и сама Нина не знала толком, за что же отец.избил братишку. Степа­ нида Кузьмовна всё истолковала по-своему: на беду, на горе приёмышу родился в Иркутске новый наследник. А к Борису она давно привяза­ лась, полюбила его. И Степаниде Кузьмовне стало особенно тягостно оттого, что мальчик молчит даже с нею. Так замкнётся, углубится в себя, от родных отдалится и вовсе нелюдимчиком вырастет. Стеша, которая, как зеркало, отражала настроения хозяина, тоже подбила клинышек: — Зазря Иван Максимович его не ударил бы. Не жалейте, Степа­ нида Кузьмовна. Борис и тут промолчал. А вечером, когда с сестрой они улеглись каждый в свою кроватку и остались одни, сказал ей строго и требова­ тельно: — Нинка, отдай мне Маринку твою. А себе возьми какую хочешь мою игрушку. После школы завтра я домой не приду. Скажи бабушке: прибегал, взял... ну, соври чего-нибудь!., взял из буфета поесть и ушёл с мальчишками. Проболтаешься или скажешь не так — излуплю, — и он показал ей кулак. Нина захныкала: Маринка была её любимая кукла. Борис угрожаю ­ ще приподнялся в постели, и девочка сразу сдалась. Пообещала и куклу отдать, и соврать бабушке так, как ей приказано. Из школы Борис убежал на заимку к Лизе. Он там не был с того воскресенья, когда Порфирий и Д арья ходили глушить налимов. Тогда он погостил недолго, поел ухи из свежей рыбы, принесённой Дарьей, и Лиза с Ленкой проводили его до реки: шла шуга, и Борис побоялся оста­ ваться на заимке до вечера — вдруг снимут переправу через Уду. Ж аловаться Лизе на отца, или искать утешительных, ласковых слов он и не собирался. Жалостью мо'гла замучить и. одна бабушка Степани­ да. Ему просто хотелось побыть на заимке у Лизы, потому что там всё- совсем не так, как дома. Бабушка Клавдея не причитает и попусту не суетится, как бабушка Степанида. Клавдея — весёлая и спокойная, ходит по дому и что-нибудь интересное рассказывает, а работать начнёт — руки сами так ' и мелькают. А бабушка Степанида без конца молится и молится, рассказывает только про святых и про разбойников, и работа у неё одна — вязать крючком чёрное кружево. Тоскливая работа. Тётя Лиза всегда так и светится, с поцелуями не навязывается, а ласковая. Улыбнётся только, и будто дождик сквозь солнце пройдёт. Взгляд — пе­ то что у матери, сонный и безразличный, у тёти Лизы в глазах какие-то живые искорки — вспыхивают и тают. И браниться, как мать, совсем она не умеет, она, наверное, и не сердится никогда. Тётя Д арья тоже хоро­ шая, только грустная очень. Так ведь у неё мужа убили... И с Ленкой играть интереснее, чем с плаксой и ябедой Нинкой, хотя она и родная сестра, а Ленка — вовсе чужая. Только дядя Порфирий злой и, должно быть, жадный, смотрит, будто ж аль ему не только угощения тёти Лизы, а даже воздуху, каким у него в избе дышишь. Ну да его и дома редко застанешь... Борис сильно прозяб, пока добрался до заимки. Дул встречный ве­ тер, за городом, на елани, особенно резкий, сыпал ему в лицо острую- льдистую пыль. Над гольцами тащились серые тучи, иногда закрывая их