Сибирские огни, 1954, № 6

ошеломлённого мальчика на пол и кожаными перчатками остервенело стал хлестать по щекам. — Негодник! Мерзавец! Кто тебя научил этой пакости? Где ты этого наловил? Нина разревелась от страха. Борис молчал, и только голова у него при каждом ударе моталась из стороны в сторону, а глаза горели жгу­ чей ооидой. Так сильно и так несправедливо его никогда ещё не нака­ зывали. Пробормотав напоследок «подлец, ах, подлец», Иван Максимович вы­ скочил за дверь, сбежал с крыльца, уселся в санки, нервной рукой попра­ вил на коленях медвежью полость и закричал на Арефия: — Гони!! 10 Выборная комиссия заседала в одной из служебных комнат вокзала. Василёв вошёл и зажал нос платком — так шибануло кислым, промозглым воздухом помещения, в котором всё время толкутся люди в валенках, ов­ чинных полушубках и курят самый дешёвый табак. Ну, кому я тут понадобился? — спросил Василёв от порога, выста­ вив одно плечо вперёд и делая вид, что может сейчас же повернуться и уйти. За столом он сразу узнал Терёшина, Лизавету, длинного телеграфиста Нечаева. Четвёртого (это был Лавутин) он, кажется, видел впервые. А этот, четвёртый, как раз и прогудел ему в ответ: — Погодите малость, господин хороший. С двумя делами ещё раз­ берёмся... — Мне некогда ждать! — запальчиво сказал Иван Максимович. — Так ведь люди же раньше вас пришли, господин Василёв,— с веж­ ливым упрёком в голосе возразил Терёшин. Иван Максимович дёрнул плечами, заметил у стены свободный стул и молча сел. Только теперь он разглядел, что в комнате, кроме него, нахо­ дится ещё несколько человек. Повёл глазами направо, налево. Паромщик Финоген... Естественно. О го !— даже Игнатий Павлович... С ним Василёв поздоровался кивком головы и сделал жест: вот, дескать, оказались мы с вами друзьями по несчастью. Остальные — все незнакомые. Тем временем к столу подошёл Финоген. — Паромщик я...— начал он. Лавутин весело перебил его: — А, случаем, не губернатор? Друг дорогой! Кто же тебя не знает? Ты сразу — суть дела. — Суть дела такая, — Финоген ткнул себя пальцем в живот, — есть нечего. i — Это для всех одинаково, — заметил Терёшин. — Придётся тебе рассказать поподробнее. — Тогда такая суть. Паром от городской управы. Летом работаю, и жалованье идёт. Ладно. А зима настала — гуляй. У отца в деревне есть лошадь, а лбов, как я, четверо. Отец совсем отказал в лошади, говорит: «Связался с городом — работай в городе». А где? Никто не берёт. Ремес­ лом никаким я не владею. Только руки. — Городская управа работой должна тебя обеспечить, — решил Те­ рёшин, — или чего-то тебе платить за зимние месяцы. Хотя на хлеб. — Доходил я до самого Баранова... Выгнал. — Это ясно, — похохатывая, пробасил Лавутин, — дело знако­ мое. — И начал писать. Терёшин расчеркнулся на бумажке, подумав, сказал: