Сибирские огни, 1954, № 6
браться в положении. Видишь, военным министром я стал». Но когда Пет руха потребовал от «военного министра» надёжной защиты своего достоя ния, Баранов тоже отмахнулся: «Ты-то, милочок, и сам себя защитишь. Твой враг для тебя весь на ладони. О чём на постели с бабой каждый му жик пошепчется, и то ты знаешь, можешь знать. Спалили твой завод — сам виноват. Бил ты врагов своих, да не добил до конца. У меня в горо де,^ брат, иное. Весь воздух, как дымом, революцией пропитался. А рабо чий, он чиркать спичками не станет. Что он сделать может, до чего дойти, я тебе, милочок, и сказать даже боюсь. У тебя дело, пока, драками пахнет, ■а у меня — войной. Всё время под дулом себя чувствую...» Петрухе показалось, что в руке у Порфирия блеснул револьвер. Он слегка попятил коня, готовясь ожечь его плёткой, чтобы чуть что в один прыжок смять, затоптать Порфирия. И холодком внутри шевельнулось со жаление, зачем он, увидя зарево, свернул с дороги и поскакал сюда. Чёрт с ним, если бы даже горело и зимовье! Цена ему — пятак... Опав на миг, с новой силой взлетело вверх багровое пламя, и Петру ха увидел, что в руках у Порфирия нет ничего! Он увидел ещё и пустые ножны на поясе, сухой подбородок, железные скулы, давний шрам на ви ске и дикую ненависть, засветившуюся в глубоко посаженных глазах Пор фирия. Но теперь Петрухе не было страшно. Он чувствовал, как под ним играет жеребец литыми мускулами и рвёт поводья. — Делать тебе возле моего зимовья нечего,— с нарочитой медлитель ностью проговорил Петруха. Ему хотелось разгадать, какая причина при вела сюда Порфирия. К ночи, одного... — Это верно,— в тон Петрухе медленно ответил Порфирий.— Не ви сят в этом твоём зимовье соболя, которые ты украл из моего зимовья на Джуглыме. И золота нету. Петруха засмеялся. Сверкнул своими чистыми зубами. — Ещё чего не сбрешешь ли? — он немного свесился набок с седла.— Только я ведь сюда не побаски твои слушать заехал. — Знаю. Жадность тебя пригнала: добро, побоялся, твоё горит, хотя и копеечное. Д а не рассчитывал ты, что меня повстречаешь. — Здесь я хозяин и езжу, куда хочу и за чем хочу! — А вот повернуться и поехать обратно — страх тебя держит. Дума ешь, пулю в спину тебе не влепил бы я,— всё жёстче и злее становились черты лица у Порфирия.— Потому что — знает кошка, чьё мясо съела. — Не пугай,— ноздри у Петрухи раздулись, а цепкие пальцы нащу пали и вложили в ладонь рукоять плети,— пугу твоего я не боюсь. Сам бы ты сейчас побежал от меня, да пуще моего спиной повернуться страх тебя вяжет. — Своих нет — мои слова повторяешь. А ведь мог бы я сейчас с сед ла тебя срезать, Петруха,— и щека у Порфирия задёргалась,— столько зла сделал ты... всякого. Д а вот и не знаю, отпустить ли, как прошлый раз я тебя отпустил, в твоём амбаре. А теперь за тобой больше вины накопи лось. Кровь Еремея у тебя на руках, расправа казачья в селё — тоже, З а харку, парня молодого, калекой сделал... — Судья мне нашёлся! — закричал Петруха,— Недолго ещё такие слова твои я потерплю. Порфирий сделал два шага к костру. Жеребец загораживал ему доро гу. Мотал головой, гремя удилами, и брызгал пеной в лицо. Петруха ле вым плечом вперёд всё ниже клонился с седла, а правую руку с плетью не заметно заносил вверх. — Не судья, говоришь? Ладно. Однако отпущу я тебя ещё раз, чтобы не одному, а всем народом и при народе тебя засудить. Так наша партия нам делать велит, — не спуская сверлящего взгляда с лица Петрухи, про говорил Порфирий. — А тяжело мне... против воли своей это делаю, — 3. «Сибирские огни» № 6.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2