Сибирские огни, 1954, № 6

и духом высочайшего манифеста. Одним словом, при полной свободе и прочем. Сие неуклонно и широко внушать Есем жителям города. Ясно? А список... будущих гласных, — он щёлкнул ногтем по запертому ящику стола, список здесь. И незыблемый. Ясно? У меня всё, господа 8 После обильного снегопада и наступивших вслед за ним оттепель- ных дней установилась ясная погода со звонкими морозцами. Земля постепенно твердела и словно чугун отзывалась даже на самый лёгкий удар подкованного копыта коня. Шелестя на перекатах, по Уде поползла мелкая иглистая шуга. На плёсах, между перекатами, вдоль берегов застыли светлые, как зеркала, тонкие ледяные поля. Они с каждым днём становились всё шире и прочнее и выдерживали уже человека. ...Стиснув ладонями виски, Порфирий сидел на высоком берегу, падающем в реку крутой осыпью гальки и щебня. Когда горько на сердце, болит и саднит оно, когда тысячи дум пере­ думаны, как снять эту крепко вросшую в душу боль, а верная — тысячу первая дума — никак не приходит, остаётся одно: искать тишины. Всё-таки тишина успокаивает, хотя бы на время смягчает саднящую боль. Тени от безлистных берёз перемещались в медленном круговом движении, вытягивались, теряя всякое сходство с деревьями. Порфирий сидел. Холодными, вялыми стали солнечные лучи, влажным морозцем дунуло с реки, и стайка Воробьёв, спорхнув с изгороди у зимовья, поле­ тела искать себе тёплого ночлега. У ног Порфирия топор и котомка с налимом. За спиной пустыми окнами глядело на поля зимовье — Пет- рухина постройка. Здесь по весне жили его работники, выезжая на паш­ ню, осенью — собирая хлеб. Опрокинутый вверх дном горбился доща­ тый карбас, на котором работники переправлялись летом за Уду, косить сено. Кругом Петрухины владения! Здесь его земли протянулись из-за реки до самых предгорьев Саян. Сюда Порфирий прибрёл ещё до полудня, а как — не запомнил. Вон торчат по самой кромке берега смолёвые пеньки, а лучин из них: Порфирий ещё не нащепал. И не испёк в золе налима. Он даже не раз­ вёл огня, хотя вечерний морозец всё сильнее сводил ему плечи. Порфирий сидел и видел красивое, немного надменное лицо оттал­ кивающе-чужого мальчика. Порфирий отнял руки, тряхнул головой. Болит, как свинцом нали­ тая, горячим свинцом. Как, зачем он сюда попал? Да, налимы... Глушить с лучинами налимов. Он поднял топор и, зябко поводя плечами, направился к обуглив­ шимся сосновым пенькам. Подрубал глубоко и откалывал крупные по­ ленья, чтобы удобнее было потом их расщепать на лучину. Жирная дре­ весина с коричневыми пятнами перекипевшей в пожарищах смолы смачно чавкала под топором. Работа оживила Порфирия. Горячая, сосредоточенная, она словно бы что-то перемалывала, переплавляла у него в душе, снимала ноющую боль от одной и той же неотвязной мысли, что верного решения, как быть с мальчишкой, ему не найти... И постепенно Порфирием овладела по-особенному неуёмная жажда труда, движения. Он шире замахивался топором, сильнее вонзал его в дерево, рубил, колол, раздирал, разворачивал. Управившись с одним пеньком, он переходил к другому, к третьему... Он нарубил столько смо- лёвых поленьев, что если бы их все исщепать на лучины — лучин хва* тило бы чуть ли не на полгода. Порфирий понял это, когда какими-то-