Сибирские огни, 1954, № 6
Филипп Петрович устало переставлял ноги, но никому не отдавал свой конец полотенца, нёс гроб до самого кладбища. Он первый бросил горсть земли, а когда заработали лопаты — словно окаменел. Так много сразу горя обрушилось на него: не стало Кузьмы, а дома с повреждённым плечом и распухшей рукой лежала Вера. Ещё и после несколько дней Филипп Петрович ходил, как в тумане. Сверлил, пилил, шлифовал какой-то металл, а какой, что именно — не сказал бы. Портил детали, сдавал с изъянами, и мастер грозился оштра фовать его на добрую половину заработка. Но когда была объявлена стачка, Филипп Петрович немного посвет лел. Он зачищал заусеницы на фланцах инжектора. Тут он аккуратно по ложил инжектор на железную болванку, взял молот и в два удара разбил, исковеркал прибор. — Ну, а для чего же это, Филипп Петрович? — спросил Савва, вертя в руках изувеченный металл. — Для души, — коротко ответил Филипп Петрович и снял с себя фартук. — Пошли, Савва. Дома он, даже без подсказки жены, сразу взялся чинить валенки. — Кто его знает, какая будет зима, — как-то загадочно объявил он, вытаскивая из-за печи кошёлку с шильями и дратвой. Он никуда не выходил из дому и просил, чтобы Савва во всех подроб ностях рассказывал ему новости. А новостей было много. Стало известно, что стачка на этот раз действительно получилась все общая. Во многих городах по настоянию забастовщиков закрыты даже почта, телеграф, магазины, рестораны, типографии, учебные заведения. Шиверский стачечный комитет объявил, что отдельных требований не выдвигает никаких. Есть единые требования для всей России: политиче ские свободы, восьмичасовой рабочий день и демократическая республика. По городу ходят жандармы и полиция, но никого не трогают. А ка зачья полусотня Ошарова погрузилась в вагоны, и повезли её куда-то на запад. Говорят, в Красноярск, на усиление гарнизона. Там вовсе здорово получается. Рабочие выбрали комиссию, которая решает все текущие дела и даёт указания любому начальству в городе. Только губернатор не хочет её признавать. В затылок двинулись составы с солдатами, уволенными из армии. Стачечный комитет определил: воинские эшелоны не задерживать, и те перь в депо всё время дежурят поездные бригады. Если есть паровозы, как подойдёт воинский — его отправляют дальше. В церквах попы служат молебны о прекращении «смуты». А после мо лебнов собираются черносотенцы, отец Никодим кропит их святой водой и Лука Фёдоров водит по улицам. Ходят черносотенцы с иконами, с хоруг вями, а кричат: «Насмерть бить смутьянов!» И почти у каждого либо нож, либо дубина. Филипп Петрович выслушивал Савву, вставляя многозначительное: «Да. Да. Вон оно дело какое...» Но дальше мысли свои не развивал. В один из дней стачки Савва пришёл и молча развернул лист бумаги. Филипп Петрович глянул вниз, на подпись, и завертел головой: — Погодь, что-то я плохо понимаю. Ты чего это мне подсунул? — А ты читай, Филипп Петрович, — сказал Савва. — Царский мани фест. «Божией милостью, мы, Николай Вторый», и так далее... Филипп Петрович протёр очки, воззрился на Савву, не подшучивает ли тот над ним. Стал читать: — «...объявляем всем Нашим верным подданным: смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше...»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2