Сибирские огни, 1954, № 6

никают, кроме иных трудностей вопло­ щения таких произведений (а они, ко­ нечно, есть — и огромные!), ещё и труд­ ности специфического порядка. Нередко актёр либо сбивается вдруг на деклама­ цию (пусть выразительную, но идущую мимо решения сценической задачи ■— и такой ценой доносит до зрителя-слуша- теля интонации и ритмы поэтического текста), либо пытается создать глубокий образ... ценой нарушения законов стихо­ творной речи, ломкй размера, фактиче­ ского превращения стиха в прозу (не везде, конечно, а в ряде эпизодов). Как будто бы можно «разъять» нераздели­ мое. Сказывается это порою и в барнауль­ ском спектакле, хотя, разумеется, испол­ нителям приходится нести несравнимо меньшую нагрузку, чем в названных ше­ деврах. То актёр вдруг рассечёт стро­ ку неуместной паузой, и тем «сломает» её; то, игнорируя и ритм и рифму, объ­ единит в одной фразе, «на одном дыха­ нии», скажем, полторы строки; то при­ бавит к строке или, наоборот, «изымет» из неё слог, например, вместо «народа сколь» произнесёт: «народа сколько» и т. д. И это сразу разрушает у следя­ щего за действием зрителя впечатление естественности, правдивости стихотвор­ ной сценической речи. Это наблюдается не у всех участников спектакля и не на каждом шагу, но ведь это не допустимо совсем. Художник М. Николаев оформил раз­ ные картины спектакля почему-то очень разнокачественно. Интересно решены шестая и восьмая картины. Здесь мы ви­ дим одновременно и экстерьер и ин­ терьер. Наискось пересекают сцениче­ скую площадку бревенчатые стены мо­ нументального «машинного здания». В какой-то мере здесь воссоздан реальный облик этого крупнейшего в своё время в Барнауле строительного сооружения. Слева, в глубине, возвышается над заго­ родкой часть уже готовой машины, а правее её — через два широких и высо­ ких проёма в задней стене, открывается далёкий вид на гористый, утопающий в зелени берег с редкими небольшими до­ миками старинной барнаульской окраи- | ны. Каждая живописная деталь хорошо выписана, а сочетание объёмных декора­ ций с этим пейзажным задником очень впечатляюще. При этом фигуры арти­ стов, появляющихся в этих дверных проёмах — на возвышающемся помо­ сте — чётко рисуются на фоне пейзажа. Это дало возможность режиссёру по­ строить несколько интересных мизансцен в узловые моменты действия. А вот во второй картине ночное небо за рекой выписано из рук вон плохо. Ни­ какой глубины, перспективы. Больше всего ощущается именно сам по себе холст, густо намазанный однотонной си­ ней краской, — сама фактура холста. Явление просто недопустимое в профес­ сиональном театре! Доработка оформле­ ния этой картины необходима. Хороша, очень органична музыка В. Левашова, аккомпанирующая дей­ ствию. * * * Итак, основой сквозного действия спектакля, основой, выявляющей идей­ ный замысел драматурга, служит тема­ тическая линия «работных людей» и история взаимоотношения Ползунова с ними. Гений обретает силу в поддержке народной — вот что хотят сказать авто­ ры спектакля. И это верно. Думается, однако, что в этом, как говорил Горь­ кий, «ещё не вся правда». Ведь конкрет­ но-исторические условия неизбежно на­ кладывают свой отпечаток на решение темы: «гений и народ». И, право же, на­ прасно М. Юдалевич, как, впрочем, и многие наши драматурги, убоялся жан­ ра трагедии. Ведь, по существу, всё то, что произошло на самом деле с Ползу- новым (который умер от скоротечной ча­ хотки, надломленный непосильным тру­ дом, лишениями и заботами, не дождав­ шись введения машины в действие, но зато и не узнав, что она была вскоре уничтожена, так и не облегчив участь несчастных тружеников), было именно трагедией гениального изобретателя в условиях феодально-крепостнической мо­ нархии. А в пьесе и в спектакле эта те­ ма фактически снимается! Мы видим ликующую толпу «работ­ ных людей», собравшихся посмотреть на первое испытание машины, слышим ра­ достные возгласы: «Кондовые сырые брёвна, а ведь летят, пушинки словно!» и т. д. Счастливый Ползунов наблюдает с возвышения за действием машины, приветствует народ, произносит на фоне торжественно звучащей музыки — про­ роческие слова: ...У моей машины Судьба большая впереди. Она взвилась, как в русской сказке, Ковёр волшебный — самолёт, На ней уходит без опаски За сине море мореход. Раздвинув гор седые кручи, . . Она меняет русла рек... И управляет ей могучий, Свободный русский человек! Простые и, вместе с тем, эмоциональ­ но заряженные слова. Вез вульгариза­ ции, без нажима они приводят нас к мысли о том, что ползуновская машина была зародышем нашей сегодняшней мо­ гучей техники. Голос Ползунова-Хлыт- чиева, прорезывающий звучание оркест­ ра, звенит от волнения и постепенно всё усиливается по мере приближения к по­ следним фразам. Взлетают шапки работ­ ных, взмётываются вверх их руки. Конечно, это вызывает энтузиазм зрительного зала и чувство горячей пат­ риотической гордости за русскую землю, (хотя именно в концовке, собственно, нет