Сибирские огни, 1954, № 6

учёного, какого-то мрачного царедворца, брюзжащего вельможу. И это очень жаль ещё и потому, что •— по замыслу автора — с образом Ломоносова, с отно­ шением его к Ползунову связана весьма существенная мысль. Автор полемизи­ рует здесь с распространённой в нашей литературе неверной точкой зр е н и я ,— будто Сибирь прошлого была только сплошным тёмным пятном, куда не про­ никал ни один луч культуры (по крайней мере, до декабристов). Это глубоко оши­ бочно! На самом деле, талантливость русского народа проявлялась и здесь, несмотря на особенно кошмарные усло­ вия жизни. В спектакле «Ползунов» мы видим, что в Сибири была жива и раз­ вивалась ломоносовская традиция. Но самого-то Ломоносова, художественно­ достоверного, на сцене нет. И это нано­ сит спектаклю серьёзный идейный урон. Исторически интересна фигура гене­ рала Порошина. В нём совмещались черты верноподданного царского служа­ ки и видного специалиста горного дела, верно оценившего плодотворность техни­ ческой идеи Ползунова. Автор пьесы по­ казывает, что Порошину не чуждо было порой и платоническое сочувствие бед­ ствующим рабочим, которых он, однако, не колеблясь, гонит на каторгу, чуть за­ подозрив возможность «бунта». Образ сложный, противоречивый. Но в испол­ нении артиста Н. Лоскутова он весьма однокрасочен. Лоскутов подчёркивает только грубое солдафонство Порошина и вызывает порою совершенно нежела­ тельные ассоциации: ходит возле Пол­ зунова этакий... Скалозуб! Артист А. Кондаков создаёт внешне колоритный и запоминающийся образ Христиани. Но, как и в пьесе, остаётся не совсем ясным, чем мотивирована его ненависть к Ползунову. Мы узнаём, правда, что Христиани — властолюбив. Он нехотя подчиняется главному коман­ диру заводов Порошину и мечтает стать полным «властелином Алтая». Но раз­ ве ползуновская машина сама по себе могла помешать этому? Безусловно, нет. В общем, Христиани в значительной сте­ пени выглядит неким абстрактным во­ площением зла, своего рода — «роком». Досадный недостаток и пьесы и спек­ такля! * * * Выше мы упомянули о наличии в спектакле «производственной» сценки, увлекающей зрителя — именно потому, что она органически включена в развитие сюжета, содействует раскрытию харак­ тера Кузьмы. Есть в спектакле и ещё один «производственный момент», реше­ ние которого и реакция зала принципи­ ально поучительны. В обиходе нашей театральной критики встречается термин: «наивный режиссёр­ ский приём». Но в абстрактной своей форме этот упрёк совершенно бессодер­ жателен. Разве не ясно, что один и тот же приём может в одном сценическом «контексте» выглядеть наивным, а в другом, если он действительно помогает раскрытию идейного замысла, решению художественной задачи, — становится свежим и вполне убеждающим? Обратимся к концовке второго акта барнаульского спектакля. Командир Ал­ тайских заводов генерал Порошин, не дождавшись официального разрешения из Петербурга на сооружение машины, но подстёгиваемый требованием — удво­ ить доставку серебра в столицу, наконец, разрешает, на свой страх и риск, реали­ зацию великого замысла. Он сообщает об этом Ползунову, придя неожиданно в кузницу. До сих пор Ползунов тайно, с помощью друзей, готовил детали кустар­ ным способом. Рабочие внимательно вслушиваются в слова генерала, неволь­ но прекратив работу. И вот один из них, чернобородый великан, сразу после ухо­ да Порошина начинает сплеча, «от все­ го сердца», отковывать лежащую на наковальне деталь. Подмастерье вслед за ним ударяет маленьким молотком... Ползунов, захваченный радостными мыс­ лями, прохаживается по кузнечной ма­ стерской. Вдруг он обращает внимание на то, с каким энтузиазмом работает куз­ нец, останавливается, решительно сбра­ сывает офицерский китель, хватает сво­ бодный молот и с азартом присоединяет­ ся к работающим. Другие рабочие с улыбками поглядывают на них, весело- перемигиваются... Мелькают руки. Зве­ нит металл. А в оркестре звучат торже­ ствующие ритмы труда. И ещё до того, как закрылся занавес, эти звуки заглу­ шаются новыми: единодушными апло­ дисментами глубоко взволнованных зри ­ телей. Главное понято и прочувствовано- ими: ведь это выплеснулась радость изо­ бретателя и его друзей, н а ч а л о с ь с о з и д а н и е ! И если придёт в голову иному педан­ ту от критики сказать: «наивный приём», «натурализм»,-— что же... пусть клеит ярлычки. Зритель, побывавший на этом спектакле, ему не поверит. «Истина, — говорит Энгельс, — конкретна». Что иногда портит впечатление даже в лучших сценах спектакля, так это на­ рушение некоторыми артистами норм стихотворной речи. У нас не так уж часто пишутся пьесы в стихах и ещё реже... играются. В са­ мом деле, если сравнить фактический те­ атральный «тираж» тех же пьес В. Гу­ сева, В. Соловьёва, Л. Дмитерко, — с распространённостью пьес прозаических,, то основательность этого утверждения станет ясной. И фактом является то, что у многих наших актёров нет опыта, нет навыков работы над ролями стихотворной пьесы. Не поэтому ли, когда в репертуар вклю­ чается, скажем, «Маскарад» или «Роме» и Джульетта», то во многих театрах воз­