Сибирские огни, 1954, № 6

Николай ПЕРЕВАЛОВ АНОНИМНОЕ ПИСЬМО О тебе в анонимном письме я прочёл нехорошую весть... Тихо-тихо сижу в полутьме, оглушённый, придавленный весь. Страшно свет зажигать на столе, видеть снова помятый листок — копошатся, как черви в земле, там ряды искажённые строк. Значит, так вот срывают покров, обнажив неприглядную суть? Значит, так умирает любовь, что сумела на час обмануть? Но кому поклониться за то, что открылись глаза мои вдруг: сердобольный хранитель мой — кто, подписавшийся коротко: «Друг»? Друг... Таких я друзей не имел, кто бы правду любую сказав, мне в лицо посмотреть не посмел, безошибочно зная, что прав. Друг... А разве без имени он. этот самый любитель пера? Нет, друзья не скрывают имён, если честно желают добра. Нет! И вырос холодный испуг. Что я медлю, как будто во сне? Вдруг сейчас ты — из этих же рук получила письмо... обо мне?.. Только нам ли метаться, боясь за любовь, без причины скорбя? Получив анонимную грязь , кинешь прочь — я ведь знаю тебя! Вспомнишь вечер, лесную росу, грусть кукушки на старом дубу... И поймёшь ты — не только в лесу эта птица пытает судьбу: ищет гнёзда чужие подчас, к счастью нашему пробуя дверь. Мне бы встретиться с глазу на глаз с анонимной кукушкой теперь!.. В ВАГОНЕ На зов проснувшихся гудков, на утреннюю перекличку, сверкая зеленью боков, летит по рельсам электричка. Стоим. Читаем на ходу. Часы сверяем в нетерпенье: у всех — минуты на счету, у всех работа — в первой смене. Ждёт одного чертёжный стол, другого — пласт руды железной... Вдруг человек в вагон вошёл — хмельной, нездешний, неизвестный. И перекрыв неясный гул, приняв заученную позу, он «Братья , сестры! — затянул — подайте бывшему матросу!». Погромче стукнув костылём, повёл испытанное дело: идёт хромающим шажком, поёт о гибели Гастелло. И каплет, каплет медный дождь в ладонь — для нового запоя... Певец, недорого берёшь за память светлую героя!.. За то ли ринулся он в бой, чтоб ты с похмелья утром ранним о нём рассказывал — с рукой, протянутой за подаяньем? Не трогай имени его — тебе мы права не давали! Поют другие про него — с рукой, застывшей на штурвале; поют, чьи помыслы чисты, кто трудный путь проходит честно. Скажи, браток, ужели ты иного не находишь места? Ужели голод на земле? Ужели трудно в наше время итти — пускай на костыле — итти, поддержанному всеми? Смотри, тут на любой скамье тебе уступят место люди, садись — и в трудовой семье хоть человеком больше будет. Поедем с нами, наконец! Но если старой ж аль привычки, сойди, непрошенный певец, сойди ты с нашей электрички!