Сибирские огни, 1954, № 6

ехали на поезде. Стенки вагона отделяли от собаки очертания местности скрыли все приметы: поля и сёла среди них, перелески, кустарники лож- оинку. Путь домой найти невозможно. Прошло полчаса-час, два — нет Дуная. Два выстрела, пробуждая боровое эхо, осыпали с игольчатых лапок их белые уборы. Дунай не ответил и не пришёл на голос ружья, хорошо знакомый ему. I олос моего ружья для Дуная был моим голосом. Не придти, не отве­ тить — значит не слышать меня. Продолговатый след увёл Дуная далеко, далеко. Стреляный заяц бывалый зверёныш. Он уходит напрямик и этим не похож на своих собратьев. Обычный заяц опишет один большой круг, а потом будет ходить на маленьких кругах. И большие и малые кру­ ги можно приблизительно верно определить по движению голоса собаки. Сегодня голос Дуная не сделал ни одного ни большого, ни малого круга: нет, он провёл одну прямую линию. Может быть, я подождал бы ещё, дал бы пару, другую выстрелов, потрубил бы в стальные стволы мо­ ей бескурковки, как в старину трубили в медный охотничий рог. Но мед­ лить нельзя. Пошёл снег. Он пушистыми, большими хлопьями наполнил всё видимое пространство от земли до неба. И я тронулся немедленно в путь. Первые снега не глубоки, нет нужды в лыжах. И я их не захватил. Сначала шёл по следу, потом видел только правильные пятна: два больших продолговатых — следы задних лап, и два поменьше — следы лап передних. ^Приблизительно на расстоянии пятидесяти выстрелов следы, даже их намёки исчезли, были полностью уничтожены снегопадом, как уничтожа­ ются пятна на стенке после побелки. Я иду, смотрю вниз. Вверх смотреть нельзя — тяжёлые хлопья сле­ пят глаза. Передо мною белая равнина, на ней ни единой чёрточки, ни одного росчерка ноги, лапы или крыла. Всё живое принакрылось, притаилось. Ка­ залось — даже встречные молодые сосны убрали свои макушки — вобра­ ли голову, в плечи. Иду наугад. Порой становлюсь поперёк пути и ножом осторожно снимаю верхний слой снежного покрова — нет ли там желан­ ного следа. Так хотелось подтвердить правильность направления. Нет и нет, нет и нет... След спрятался от глаза, но в снегу затаились запахи следов... Я прошёл сотню, а может быть, и две сотни выстрелов. Поднялся ве­ тер. Дуя мне в спину, он прижал меня к тому заснежённому белому бору, который два-три часа назад издали казался синим. Ни глаз, ни ухо не могли меня утешить даже малейшими намёками на то, что где-то поблизо­ сти в снежном море купается моя собака. — Эй, ты, цапай! — неожиданно послышалось сбоку. По угадывае­ мой лесной дороге лошадь еле-еле тащила санки. Глубокий целик — тя­ жёлое дело для лошади. Её потные рыжие бока дымили. Сегодня должен возвратиться из города колхозный агроном. Ему на станцию по­ давалась подвода. Буран застал её в пути. Наверное, моё лицо тоже дымило. Сняв шапку, я утирал пот на лбу и на голове. Кучер слез и прёдложил: — Садись, подвезу. Теперь я сидел на санках. А кучер брёл сбоку — молодой человек в чёрном полушубке. Усталость малоразговорчива. Кучер посочувствовал: — Охота пуще неволи. За выражение сочувствия я ответил ему благодарным взглядом.