Сибирские огни, 1954, № 5
лись паровозные свистки. Ветер доносил уже запах угольной гари. Алек сей Антонович спросил Анюту, есть ли у неё деньги. Она сказала: есть. И решительно отказалась взять хотя бы несколько рублей. Тогда Алек сей Антонович попросил принять от него подарок. Напомнил, что в день рождения от подарка отказываться нельзя. Остановился, расстегнул пальто и вынул из жилетного кармана свои серебряные часы. — Только они мужские, — проговорил виновато. — Это ничего, — сказала Анюта, — я придумаю, как их носить. Спасибо, Алёша. Большое спасибо. Такой подарок я не могу не взять. И опять они шли молча. И хотя каждому нужно было сказать что-то большое, значительное и совершенно необходимое — слов не находилось. Над их головами горели по-зимнему жаркие звёзды, но от этого было только ещё холоднее, а пронзительный скрип снега под ногами мурашка ми стягивал щёки. Закрытые наглухо ставни домов придавали и без того- глухой, чёрной улице какую-то особую оцепенелость. — До чего пусто вокруг, — сказал Алексей Антонович. — Будто на всём белом свете кроме нас нет никого. А потом я останусь и вовсе один. — Люди есть везде, — не сразу отозвалась Анюта. — А среди людей быть одному невозможно. Алёша, пообещай мне: когда я уеду — ты не останешься один. Алексей Антонович немного отогнул углы каракулевого воротника, густо заиндевевшего от дыхания. — Конечно, в прямом смысле, я буду не один. Как отшельник, я не уйду в пустыню. Просто я хотел сказать тебе, Анюта, что сейчас я очень несчастен, что мы оба несчастны. — Алёша, не называй, пожалуйста, несчастьем мой отъезд и то, ра ди чего я еду. Счастье человека впереди, — тихо сказала Анюта. — Оно всегда впереди. — Да. В этом, видимо, и будет всё наше счастье, — горько и с тос кой вырвалось у Мирвольского. — Гнаться за ним — и никогда не до гнать. Никогда! Анюта остановилась, внимательно посмотрела на Алексея Антоно вича таким же строгим взглядом, как иногда смотрела Ольга Петровна. Обняла и поцеловала его холодными, потвердевшими на морозе губами. — Нюта, родная! Почему ты молчишь? — Больше меня провожать не надо, Алёша, — сказала она. — Мо гут заметить, что доктор Мирвольский ночью провожал на поезд какую- то ситцевую, бабистую Перепетую. — Какое мне дело до этого! Пусть замечают, записывают, всё, что- хотят. Я сам нарочно полезу в опасности. Мне теперь всё равно! — Алёша, но ты ведь тоже служишь делу революции! Ты сам ска зал. Тебе не может быть всё равно. Анюта схватила его за руки, встряхнула. — Алёша! Да что с тобой? —- вполголоса, но очень отчётливо, в са мое лицо ему сказала Анюта.— Ты раскис. Ты готов сейчас погубить, всё, чтобы удержать — что? — своё счастье? Тогда не будет оно счастьем. Не будет! Мне больно так говорить с тобой в самую последнюю мину ту, но я должна это сказать. Прости. Она повернулась и пошла к сияющим впереди огням вокзала. 15 По-настоящему тёплые, весенние дни установились только в самом- конце апреля. Притихли северные ветры, уползли и больше не^ появля лись седые, косматые тучи, а солнце в голубом небе сияло целый день, —
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2