Сибирские огни, 1954, № 5
Антонович, — но', признаться, по старой привычке, заглядываться на не бо я всё ещё люблю. Анюта сильнее повернулась к нему, свет лампы упал ей прямо в лицо, и Алексей Антонович заметил белый шрам, идущий от левого угла рта Анюты наискось почти через весь подбородок. — Анюта! Что это? Раньше у тебя этого не было. — Аа! Это сделано на земле, Алёша, — спокойно объяснила Анюта.— А точнее: в Александровском централе. Алексей Антонович помрачнел. Ему вспомнился один из его давних разговоров с Лебедевым: — Миша, чтобы понять эту жестокую жизнь, мне, видимо, надо в са мом себе непременно воспитать жестокость, — сказал он тогда. Но Лебедев возразил ему: — Нет. От этого жизнь ты лучше всё равно не поймёшь, а врагом жизни ты тогда, наверняка, станешь, — и уточнил: — Всякой другой жиз ни, кроме своей. — Но ведь враги, с которыми сейчас борешься ты, страшно жестоки! Как же тогда не отплатить им той же монетой! — К нашим врагам мы должны быть беспощадны. А беспощадность к врагу и жестокость — вовсе не одно и то же. Беспощадность — от соз нания- своей правоты, а жестокость — только от бессилия. Сейчас Алексей Антонович думал: «Вот подтверждение слов Михаила о жестокости от бессилия. Анюта, моя невеста, в шрамах. Бессильные... Но они её мучили! Бессильные... Но они могут замучить её и совсем! Что я должен сделать сейчас, именно сейчас — не когда-нибудь, не в общих тео риях для всех, а предметно, именно для Анюты, чтобы сберечь её жизнь?» — Это не должно повториться, —сказал он вслух, как продолжение своей мысли. И вздрогнул: — Даже только представить себе и то ужасно... — Это вовсе не так страшно, Алёша. Страшно бывает издали, но не в самой борьбе. Желание победить придаёт человеку удивительную силу. А кроме того, всё зависит от настроения. У меня же всегда настроение драчливой девчонки. — Как же не страшно, Анюточка! — задумчиво сказала Ольга Пет ровна. — Это всё очень страшно по самому смыслу своему: сколько так вот людей, в таких поединках, идёт на пытки, в тюрьмы, на каторгу, гиб нет вовсе в борьбе, а произвол продолжается. — Но пора поединков прошла, Ольга Петровна, — возразила Анюта. Теперь нет поединков. А в общей борьбе, уверяю, не страшно. — Даже сам произвол? — Даже! Особенно когда видишь его близкий конец. — Если бы близкий,— всё не выходя из задумчивости, проговорила Ольга Петровна. Ей вспомнилось, как точно это же давно ещё говорил её муж и друзья мужа. А теперь их слова повторяет невеста сына. — Аню точка, сколько нужно ещё поколений! — Не хочу считать. Мне сегодня только двадцать восемь. И потом, после нас тоже ведь будут люди, — Анюта взяла с вазы сдобный ваниль ный сухарик, погрызла его и преувеличенно серьёзно, чтобы эти свои слова обратить в шутку, сказала: — Между прочим, в Александровском центра ле совсем не такие. «Нет. У меня нет невесты, она не принадлежит мне, — возникла ще мящая мысль у Алексея Антоновича, — Анюта вся там, в борьбе. И я, ве роятно, для неё совсем уже не существую. Боже, неужели кончилась наша любовь?» С усилием подавив эту мысль, он подхватил последнюю фразу Анюты: — Да, да, Нюта, расскажи, как ты жила, как ты там мучилась? — Алёша, сегодня день моего рождения. Весёлый, радостный день.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2