Сибирские огни, 1954, № 5

ничего объяснить не хочешь? Согласись сам, что твоё требование стано­ вится просто прихотью. Хочу — и только. А ведь разговор идёт о ребёнке. — Потому и трудно говорить, что о ребёнке. Сердце-то у матери есть? — Сердце? Когда она своих детей подкидывает? Нету! — На Лизу, Иван Максимович, вы грязь не лейте, сердца её вы не знаете,— чтобы не сжать пальцы в кулаки, Порфирий крепко стиснул ими свои колени.— Вы поймите: ей без сына нельзя. Кровь родная к себе его требует. Она без него сама не своя. — Вы оба ещё молодые, здоровые,— заметил Василёв, уже чуточку теряя мягкость голоса,— будут дети у вас и ещё. Чего вам о детях забо­ титься? Столько ещё народите, что плакать от них станете. Ничего ты мне не объяснил, Коронотов. Всё, что говорил, извини, пустые слова. И потому подумать можно вовсе другое. — Что — другое? Порфирий вскочил. Иван Максимович потянул Порфирия за руку кни­ зу, заставил снова сесть, а сам встал. — Не надо горячиться, Коронотов,— сказал он, обойдя вокруг крес­ ла и присаживаясь на крышку письменного стола.— Давай поговорим спокойно и попробуем во всём разобраться. Ты не хотел или не сумел мне ничего объяснить. Попытаюсь я это сделать. А ты потерпи, Коронотов, послушай теперь, что я тебе скажу. Василёв переменил позу, уселся поудобнее и заговорил, покачивая лакированным шгиблетом возле самых рук Порфирия, едва не задевая их каблуком. — Давай, Коронотов, посмотрим сперва на юридическую сторону де­ ла...— он остановился.— Если я буду говорить для тебя непонятно, ты спрашивай меня. Я хочу, чтобы ты всё понял. Итак, кто этот мальчик по документам? Сын неизвестных родителей. Усыновлен же он купцом пер­ вой гильдии Василёвым Иваном Максимовичем и его супругой Еленой Александровной. Усыновлён со всеми правами, вплоть до права насле­ дования всего этого,— Иван Максимович обвёл круг рукой.— Ты понима­ ешь, восемь лет он считается моим сыном. Моим. Да, я его не очень люб­ лю,— и пальцем ткнул едва не в глаз Порфирию,— так же, как и ты его не любишь. А? Но у меня нет пока другого сына. Значит, он — мой самый любимый сын. И я его всё-таки могу полюбить, тогда как ты его любить не можешь вовсе. Восемь лет... А ещё через восемь лет он будет не только моим наследником, но станет и самым первым моим помощником. Для него я отец, а Елена Александровна — мать. И нас он почитает, как своих родителей. Какая сила, почему и зачем должна изменить это? Теперь по­ смотрим с другой стороны и тоже пока юридической. Нигде и никогда за­ писано не было, что твоя жена является матерью Бориса. Впрочем, было, и только в следственных документах, где она признавалась в убийстве какого-то ребёнка... — Там вынудить могут не только это! — закричал Порфирий.— Надо знать, почему она признавалась! Как же вы сами не... — Спокойнее, Коронотов, спокойнее. Я говорю только о юридической стороне дела. Твоя жена призналась в убийстве своего ребёнка. Не было сказано, что именно этого? Но ведь и по возрасту её и по времени дру­ гого у неё быть не могло. Итак, документы доказывают, что единственный ребёнок твоей жены был ею же умёрщвлён. Понимаешь? Следовательно, он не мог быть подкинут! И вот, при наличии таких документов, теперь приходишь ты и говоришь, что всё это не имеет значения и мальчик дол­ жен быть отдан вам. Допустим, я согласился. Но — я продолжаю юри­ дический разговор — мальчик после этого всё равно не станет ни твоим, ни твоей жены родным сыном. Он и у вас будет тоже только усыновлён­ ным...