Сибирские огни, 1954, № 5
На третий день забастовки шиверских рабочих Порфирий встал в привычное для него время. Клавдея лежала и тихо стонала. Вторые сутки она металась в жару. На скамейке, рядом с постелью матери, прикурнула Лиза. Ей эта ночь подле больной досталась особенно тяжело. Раздумчиво потирая лоб, Порфирий присел у заплывшего льдом окошка. Радость удачного начала забастовки, когда всё сразу пошло как по маслу, у него стала замещаться глухой, безотчетной тревогой. Как славно было сперва! Работу бросили дружно, стачечному комитету даже не пришлось, по-настоящему, ходить и «снимать» колеблющихся — их почти не было. Сам Порфирий просто не знал, к чему бы приложить свою волю и силу. Лиза, таким молодцом, увела путейских баб от жан дармов, и расчищать линию от заносов больше никто не пришёл. А глав ное, что арестов никаких, рабочие ходят свободно, и полиция их не тро гает. Из стачечного комитета, из ораторов, выступающих на собрании, жандармы тоже не взяли никого. Чего ещё можно пожелать? А тревога всё же бередит сердце: забастовали и оказались вроде как на острове. Кругом вода и нет ходу на берег. Что там, на берегу? Одни ли шиверцы бастуют или, как затевалось, вся сибирская дорога? Ясного нет ничего. Только слухи да россказни всякие. Первый день хо рошие телеграммы приходили. А теперь жандармы на шаг от себя Нечаева не отпускают. Что, если повсюду забастовка уже прахом по шла? А шиверцы одни бог весть за что держатся. Тогда добра не жди. Порфирий поднялся. Вчера условились, что в забастовочном коми тете ночью до восьми утра дежурить будет Лавутин, потом его сменит Порфирий, а в следующую ночь заступит Савва. Идти сменять Лавути- на ещё рано, нет и шести, но всё же Порфирий оделся, вышел на крыль цо и... остановился. Его словно ударили в лоб — басисто и протяжно, дробясь многочисленными отголосками эха в горах, в предутренней тиши гудел побудочный гудок в мастерских. И было что-то злорадное, издевательское в его густом и всё разрастающемся рёве. Захлёбываясь морозным воздухом, Порфирий бегом бросился на станцию. В инструменталке он отыскал обозлённого Лавутина. — Бей меня! Бей сукиного сына! — закричал тот Порфирию. — Обошли дурака. Проморгал Федот-простота. Гудок дал Корней Моро зов. Втихую забрался к кочегарам и сговорил их на свою сторону. Запер лись они теперь изнутри в котельной и говорят: «В Красноярске-то заба стовка кончилась уже. А мы чего одни будем рисоваться?» Не знаю, откуда они взяли? Вроде телеграмма такая есть. Разбить бы двери да вытащить их, чтобы второй гудок не дали — нельзя, туда подтяну лись жандармы. Выходит, по прямому сговору с ними. Прибежали и Савва с Терёшиным. Крепко ругнули Лавутина. Потом коротко все вместе поговорили: что делать? — Другого выбора нет: станут подходить рабочие, будем разъяс нять им и поворачивать обратно, — решил Герёшин. Они едва успели сговориться, как прогудел второй гудок. И густо пошли рабочие. Совсем как всегда, с набором инструментов, с узелка ми, в которые жёны и матери им собрали обед. И только не было обычных весёлых шуточек и дружеских перебранок. Шли молча, словно стесняясь разговаривать. — Товарищи!.. Товарищи!..— члены стачечного комитета стояли v входов в депо, в мастерские, настойчиво убеждали: Товарищи! Это провокационные гудки. Стачка не кончилась. Мы продолжаем басто вать. Вернитесь домой, товарищи! Им отвечали нетвёрдо, отводя в сторону глаза: — Дак чего ж там, раз был гудок, значит, работать надо. — Побастовали два дня. Пока хватит. Зимои без заработка-то тоже как сидеть? 4. «Сибирские огни» N° 5.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2