Сибирские огни, 1954, № 5
Станислав советовал поставить рабочие пикеты. Но это можно сделать в депо, в мастерских, словом, там, где есть отдельные входы, и если небасту ющих будет мало. А если их окажется много? Начнётся драка среди своих же, а потом подоспеет полиция... И как быть с теми рабочими, которые по четыре-пять человек, а кто и в одиночку, разбросаны по всей станции? Пока будешь ходить от одного к другому, объяснять, уговаривать, убеж дать — начальство тоже дремать не станет. Хорошо, если рабочие по гуд ку соберутся сразу в депо,—■там предположено провести сходку. А если всё пойдёт в разнобой? Готовы ли люди с листовками,— этим должен был заняться Лавутин, — не попал бы кто из них в лапы полиции? А как там Савва со своими дружинниками? ■ И хотя Порфирию было поручено «снимать» только тех рабочих, что маленькими группами были разбросаны в разных местах, он волновался за всех, за других, и за начало, и за исход забастовки. На станции повсюду ещё горели электрические огни, рассвет и не на чинался. Сменный весовщик, дежуривший в багажной кладовой, спросил удивлённо: — Ты чего экую рань, Порфирий? До смены-то два часа ещё. — Боялся — не опоздать бы, — с двойным смыслом ответил Пор фирий. Весовщик сладко потянулся. — Ну и опоздал бы. Пассажирских до вечера не будет. А потом, го ворят, сегодня забастовку объявят. Так и так не работать. Порфирий не доверял ему: неискренний, ехидный человек. — Там будет видно. Когда объявят, тогда и забастуем, — с деланным равнодушием сказал он и вышел. Неужели все знают о забастовке, если даже этот нелюдим о ней гово рит? Тогда, конечно, приготовились и жандармы... Беспокойство Порфирия усилилось. Мимо багажной кладовой, сотрясая стылую землю, прокатился па ровоз, засвистел тонко и протяжно. На стрелках горели красные и зелё ные огоньки. Сцепщик вагонов стоял у товарного состава, зазывно дудел в медный рожок и кругообразно махал фонарём. Всё было совершенно обычным. Порфирий зашёл в зал третьего класса, выбрал угол потеплее, втис нулся в него спиной и стал ждать. Здесь никто не мешал, и хорошо было постоять и подумать. Но прежний круг размышлений уже не восстанав ливался. Да и что же: думай не думай сейчас, а когда заревёт гудок, всё равно пойдёт по-иному, по-своему. И постепенно мысли Порфирия верну лись к дому, к семье. Ему вспомнилось, что Клавдея должна была пойти в Рубахину, от нести Еремею часть прокламаций, привезённых Стасем. Прокламации хо тя и обращены не к крестьянам, но всё же помогут бедноте понять, что де лается в городе. Клавдея всегда охотно ходила в Рубахину. Но вчера весь вечер она сидела невесёлая, рано легла, и когда Порфирий утром поднимался — не встала и даже не подала голоса. А сон у неё очень чут кий, и о Порфирии она всегда очень заботится — не ушёл бы из дому го лодным. Что, если Клавдея захворала? Тогда и листовки Еремею не будут снесены, а очень нужно бы, и тяжелее всего, если как раз в эти дни в доме окажется больной. А какой она хороший человек!.. И -—- мать Лизы. Лиза... Их словно три у него вмещалось в сознании. Одна — самая далё кая — испуганная девочка с росинками слёз на ресницах, во время неле пого, пьяного сватовства у Ильчи, потом в церкви холодной рукой держа щая его руку, дома — робко покорная и молчаливая, но какая-то солнеч но светлая в прежней тоскливой и тёмной жизни Порфирия. Маленький
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2