Сибирские огни, 1954, № 5
прокламаций. Всю станцию засыпьте, весь город. Чтобы ощущением на* чавшейся революции — да, да, революции! — было наполнено всё. —■ Где же нам взять столько прокламаций? — спросил Лавутин. Стась, довольный, повернулся к нему. — А я доставил вам целый тюк. Завёз в больницу к Мирвольскому. Возьмите там... Ну вот... Что же ещё? Да! Во время всеобщей стачки осо бое значение будет иметь телеграф. Друзья мои, рекомендую вам на теле графе Нечаева. Это муж моей сестры, и я ручаюсь за него головой. Прав да, он не состоит в социал-демократической партии, но всецело сочувству ет делу революции. Он даже из-за этого чуть не навлёк беды на себя в Иланской, поэтому и уехал оттуда. — На себя! А на других? — спросил Терёшин. — Его язык опасен только для него самого. Товарищей он никогда не подведёт. Стась поглядел на часы и стал прощаться. Натянул своё демисезонное пальто, шапку-ушанку, ловким бантиком завязал длинные тесёмки, вынул из кармана нитяные перчатки. — Как вы, готовы, Иван Герасимович? — Ух! — добавил он, наклоняясь в сторону двери, словно собираясь протаранить её своим высоким лбом.— А сейчас пока снова в драку с ме телью, с морозом. Ах-ха, хорошо! Люблю. Фельдшер всё время молча просидел у печи, поглаживая её тёплую стенку сухими костлявыми руками. Теперь он стоял, бодрясь, воинственно приподняв голову с острой бородкой. В своём меховом пальто, глубоких валеных галошах с застёжками и каракулевой шапке пирожком старик выглядел куда более мирно,' чем принятая им поза. Пристукнув тяжёлой кизиловой палкой по полу, он ответил стихами: — «Скачи, князь, до вражьего стану, а я и пешой не отстану». Все засмеялись. Стась взялся за ручку двери. 8 К утру дня, назначенного началом стачки, наконец, затихла пурга, без перерыва метавшаяся над землёй больше недели. Порфирий поднялся раньше всех, прислушался к непривычной за по следнее время тишине за стенами избы. — Эге! И ты, оказывается, сегодня забастовала, — и стал собираться. — Порфиша, пойти мне с тобой? Может, в чём и я занадоблюсь? — сонно спросила Лиза. Всю неделю по пятнадцати часов в сутки работала она, расчищая снежные заносы по линии к востоку от Шиверска. Потом, уйдя иногда за семь-восемь вёрст от города, едва тащилась обратно к себе на заимку. Она уставала так, что дома отказывалась от ужина и падала скорее на постель. В это утро можно было не торопиться вставать: будет объявлена за бастовка. И даже если бы не это, итти не надо, всё равно. Киреев узнал, что вопреки его распоряжению Игнатий Павлович ставит Лизу на работу, взбеленился и потребовал, чтобы начальник дистанции немедленно про гнал её. — Я сейчас встану, Порфиша,— говорила Лиза, преодолевая жела ние уткнуться головой в подушку и снова заснуть. — Я вста... я встану. — Не надо. Спи. Не знаю сам ещё, как у нас всё это получится. Он шёл, круша ногами окрепшие от мороза сугробы снега, и думал, что хотя и несколько раз стачечный комитет совещался, как начать им большую забастовку по всей станции, а многое так и осталось неясным. Что если не все бросят работу: одни поддержат призыв стачечного коми тета, а другие останутся на своих местах? Как быть с незабастовавшими?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2