Сибирские огни, 1954, № 5

пурга всё пуще метёт. Да ещё и не заплутался бы в этакой метели Иван Герасимыч. — Может, мне навстречу пойти? — вызвался Савва. — Нет,— остановил его Терёшин.— Подождём ещё. Неизвестно, ка­ кой дорогой пойдут они. Можешь разминуться с ними. Ждали разъездного агента союзного комитета партии, которого дол­ жен был привести фельдшер Иван Герасимович. Старик ещё накануне из­ вестил Терёшина, что придёт он вместе с приезжим товарищем к семи ча­ сам вечера. Все знали особую аккуратность Ивана Герасимовича, только случайность или несчастье могли задержать его. Было уже сорок минут восьмого... Чтобы не высказывать товарищам своё глухое волнение. Лавутин под­ сел к Груне Мезенцевой, начал расспрашивать её, здоров ли Иван, что он пишет домой. Груня разматывала пряжу. Маленький Саша сидел на полу, растопырив руки со вздетыми на них мотками пряжи. Груня быстро вертела клубок. Не отвлекаясь от своей работы, она стала рассказывать Лавутину, что после ляоянского боя получила от Вани всего три письма. Последнее, самое недавнее, уже из Мукдена. Слава богу, жив, здоров. Ещё одну медаль получил. (Да разве нужна им эта медаль?) И ещё раз был ранен. А тяжело ли — не понять. «Обожгло»,— написал он... А ведь по-всякому обжигает! Письмо невесёлое. Пишет, все солдаты измаялись, томятся, хотят одного: домой бы! Про Павла Бурмакина написал: попра­ вился тот, вылечился от своих страшных ран и опять напросился на пере­ довые позиции. Лавутин Бурмакина не знал, и поэтому рассказ Груни о нём слушал уже без интереса. Савва вполголоса переговаривался с Терёшиным и всё порывался выйти, поискать по ближним улицам, не кружит ли в пурге где-нибудь Иван Герасимович с приезжим. Терёшин отговаривал Савву, убеждал по­ дождать ещё полчасика. Порфирий сидел один. Он закрыл глаза, задумался. Почему-то вспом­ нилось, как впервые он пришёл в дом Ивана Мезенцева и с этого потом круто повернулась его жизнь. Не пригрей тогда его Мезенцев и Лавутин с Петром Терёшиным большим товарищеским доверием — Порфирий, мо­ жет быть, надолго остался бы даже и среди рабочих дичком. Жил бы так, как привык жить до этого, замкнутым, отчуждённым от людей, не веря­ щим в человека. А они тогда потрясли ему душу, словно чистой ключевой водой смыли с неё весь мусор тоскливого одиночества и бесцельной зло­ бы, направленной неведомо на кого. Они тогда управляли судьбой Порфи- рия, хотя и не знали, не догадывались об этом. А теперь Порфирий сам берёт в свои руки судьбы других людей и будет душой своей, совестью от­ вечать за них. Что решит сегодня стачечный комитет—и вместе с ним Пор­ фирий? А как решат они — так сделают потом все рабочие... Порфирий открыл глаза, глянул на Груню. Как она высохла! Нос за­ острился, губы стянуло. И мальчонка бледный, худой. Сколько? Шесть лет ему. Сидит, помогает матери разматывать нитки. Это не забава, не игра для него, а работа. Устал, зевает, а сидит — надо. И мать жалеет его, а всё равно не отпускает в постель. И тут же подумал о Лизе. В эту вьюжную неделю она работала каж- дей день: Игнатий Павлович не считался с запретом Киреева. На ветру, на морозе, в старой ватной стёганке Лиза с утра до вечера орудовала ло­ патой и метлой. И считала это счастьем, потому что женщин на работу вообще не берут и уж, тем более, таких, как она, отсидевших в Алексан­ дровском централе. Были очень рады и Порфирий с Клавдеей. Всё же лишняя копейка в дом. «Лишняя!» Когда хватает едва на хлеб, а одежду, обувь купить не на что. Какая же она — «лишняя»? А возьмут к себе ещё