Сибирские огни, 1954, № 5
Скажи, скажи, красавица, Как с милым ты рассталася? Пели долго. За окнами бушевала, стонала метель, иногда тупо и мягко, словно* большой тугой подушкой, ударяла в стены. Всё время кто-то оледенелы ми, негнущимися ногами бродил по крыше, перетряхивал водосточные трубы, щедрой рукой сыпал крупный горох на карнизы. А в доме было тепло и поэтому особенно уютно. Песня лилась мягкая, задушевная. — Ух, и до чего же хорошо! — вытянув последнюю ноту, даже при топнул ногой Филипп Петрович. И — счастливый, воззрился в потолок: — Вот люблю песни! Пел бы и пел, и ничего мне больше не нужно. — Хлеб тоже нужен, Филипп,— словно бы спуская его с небес на землю, заметила Агафья Степановна.— И сама я попеть люблю, а только* лучше, если не натощак. — Так ведь, Агаша, это я для красного словца сказал. Хотя, ежели разобраться, человеку бы тоже только самую малость нужно. — Какую же, например, самую малость? — быстро спросил Савва. — Какую? А вот такую—длинно объяснять не стану—вот всё, всё как: есть,— Филипп Петрович прочертил ладонью в воздухе прямую линию,— всё осталось бы как теперь, а расценки бы за работу старые поставили, что пять лет назад были, и мука на базаре на прежнюю цену вернулась бьъ Всё! До конца дней своих более ничего не пожелал бы. — Неужели всё, Филипп Петрович? —- с нажимом проговорил Савва. — Ну... может ещё, чтобы война кончилась, и городовые чтобы не би ли людей. Тихой, спокойной жизни всем я хочу. И себе тоже. Поработал день, а вечером отдохнул. В праздник — постоять в церкви, обедню по слушать, потом — выпить рюмочку. В семье, среди своих. Чего, ну, чего, Савва, подумай ты сам, пожелать ещё человеку? — Да вроде бы раньше мы с тобой вместе, Филипп Петрович, в круж ки ходили и рассуждали там по-другому — чего рабочему нужно. — А! Про кружки ты мне не поминай, Савва,— отмахнулся Филипп Петрович.— Ну, было, ну, ходили, разговаривали. Тогда помоложе я был, задираться хотелось. А теперь остепеняться стал, без драки пожить хо чу. Пальцем, Савва, гору не опрокинешь. А лопатой срыть её — веку не хватит. Значит, ходи под низом у горы, как тебе положено... Агафья Степановна, занятая своими делами, не прислушивалась к спору. Вера осторожненько переставляла посуду и боялась пропустить хотя бы одно слово Саввы. Она любила его слушать всегда, и особенно — когда Савва вот так, обстоятельно и терпеливо, доказывает что- нибудь. Он говорил: — Хорошо, Филипп Петрович, сдали мы Порт-Артур. Говоришь, он нам и не нужен был? Не Порт-Артур не нужен, а вся война эта народу на шему не нужна. Ты вот скажи мне, сколько русских крестьян и рабочих сложило в Маньчжурии свои головы? И за что? Я думаю: надо, чтобы те, кто войну затеял, сами головами поплатились за горе и страдания народ ные. — Никто своё хозяйство, Савва, зря зорить не станет. И царь свою державу и своих людей тоже не станет зорить. Он, может, самый несчаст ный человек! Да-а, так и есть: самый несчастный. Там враги рушат дер жаву, тут — свои на него грозятся. А ведь он не камень, не железо. У него сердце, как и у всякого, человечье. -— Такое же добренькое, как у тебя.— Вере ясно представилось, как широко сейчас улыбается Савва, передразнивая отца.— Тебе бы быть... царём. А ему, взамен тебя — токарем.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2