Сибирские огни, 1954, № 5
лежащий у него на руках,— лишь толчок, начало той ласковой, тёплой мысли, которая за последнее время уже не раз посещала его. Полюбить... Да! Но только полюбить так, чтобы саму ночь свет лым днём сделать — как говорила Фаина Егоровна. И в памяти Лебедева, когда он шёл тёмной красноярской улицей, по чему-то сразу возникла такая же предутренняя, чуткая тишина и серые, низкие тучи, готовые брызнуть дождём. Похожие на эти, окраинные ули цы Петербурга. Чугунно-серая Нева. И тонкий шпиль Петропавловской крепости, как пика, вонзившийся в небо... Потом целый вихрь дней и со бытий. А среди них, где-то на особицу, всегда — Анюта. Но ведь она неве ста Алексея! Почему он опять подумал о ней? Не замечая сам — как, Лебедев до этого всё ускорял шаги. Тут он остановился. Остановился, чтобы мысленно ответить себе. И в это корот кое мгновенье, не оборачиваясь даже, почувствовал, что в некотором от далении кто-то идёт позади него, и тоже сейчас остановился. Лебедев дви нулся, перейдя на мягкий, кошачий шаг, и тотчас услышал осторожную поступь крадущегося за ним человека. Кто он: ночной грабитель или шпик? Грабителю выжидать было бы нечего, место — глуше не сыскать. Бесспорно, это шпик и, должно быть, опытный. Новичок вряд ли сумел бы так незаметно подстроиться к его шагу. Лебедев весь внутренне собрался. Совсем иными глазами он увидел теперь тяжёлое пасмурное небо, которое рассвет вот-вот уже начнёт от беливать. И улицу, заполненную неверным, сыпучим песком, в котором неожиданно может подвернуться нога. И высокие, глухие заборы, через которые не перепрыгнешь. Надо было искать случай — спастись. Он представился очень скоро. Улица концом упёрлась в забор город ского сада. Сад огорожен досками. В них есть проломы, проделанные мальчишками,— это Лебедев заметил ещё днём, когда с вокзала шёл к Фаине Егоровне. Он скользнул в такой пролом, немного отступил вбок и лег на землю, прямо в бурьян, плотно припав к доскам забора. Ч-чёрт! Кто- то бросил сюда разбитую бутылку, и Лебедев об неё впотьмах обрезал руку. Потйсла кровь тёплая, липкая, возникла неприятная, саднящая боль. Прислушиваясь к сразу убыстрившимся шагам шпика, Лебедев вытащил из кармана платок и замотал им пальцы, зажав затем кисть руки в кулак, чтобы не сползала повязка. Шпик уже у пролома. Бегом протиснулся в него и тихо, осторожно стал продвигаться в глубину сада. Лебедев пополз к пролому, прислуши ваясь. Приподнялся, постоял на коленях возле отверстия, сливаясь всем телом с досками — спокойно! — и выскользнул наружу. Улица была пу стынна попрежнему. Только рассвет, его первые признаки, здесь несколько ощутимее, чем в саду. Не страшно. Прибавить шагу, дойти до ближне го переулка, а там и след простыл! Впереди в заборе чернел ещё большой пролом. Лебедев поравнялся с ним — и в тот же миг оттуда выпрыгнул шпик и бросился ему сзади на плечи. Лебедев потерял равновесие и навзничь упал на дорогу. Шпик рас пластался у него на груди, коленом придавил правую руку, локтем упёр ся в горло и злобно шипел: — Ушёл? А? Ушёл? Нет, от меня не уйдёшь. Лебедев задыхался. Придавленная коленом шпикаь особенно сильно болела порезанная рука... Резкой трелью над ухом заверещал свисток — шпик призывал к себе на помощь. Потом Лебедев услышал топот ног подбегающих к ним людей... ...И вот — снова за решёткой. Чтобы согреть коченеющие ноги, Лебедев всё время ходил по камере.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2