Сибирские огни, 1954, № 5

диетического реализма или «путь к освоению»? Творческий рост В. Я. Шишкова в со­ ветские годы, процесс развития его по пути социалистического реализма А. Бог­ данова могла бы изучить и показать толь­ ко в том случае, если б она установила место Шишкова в общем развитии совет­ ской литературы, если бы она показала его, как активного участника коллектив­ ных творческих исканий передовых совет­ ских писателей 20-х и 30-х гг., если б она выяснила творческие позиции Шишкова в литературно-общественной борьбе этих лет. Но А. Богданова не идёт таким пу­ тём: тенденции исторического развития советской литературы, которые цолжны были составить активный фон в её книге, -подменены справками: перечнями про­ изведений и писателей, характерных для того или иного этапа развития нашей ли­ тературы. При этом литературные произ­ ведения опять-таки объединяются и груп­ пируются А. Богдановой по формально- тематическому признаку, без учёта прин- щипиальных творческих различий. Так, например, в один ряд «выстраиваются» такие принципиально отличные друг от друга явления, как книги А. Макаренко, «Правонарушители» JI. Сейфуллиной и «Странники» Шишкова (стр. 101). Так, в подбор перечисляются пьесы Пронина «Пугачёнок», К. Тренёва «Пугачёвщи­ на», романы С. Ауслендера «Пугачёвщи­ на», С. Злобина «Салават Юлаев», повесть Т. Богданович «Горный завод Пет­ ра Третьего» (стр. 177). При этом А. Бог­ данова даже не замечает, что ею снижает­ ся значение таких выдающихся произве­ дений советской литературы, как «Пуга­ чёвщина» К. Тренёва, которой якобы присущ общий с пьесой Пронина или ро­ маном Ауслендера (давно позабытыми читателем) «недостаток — неумение пра­ вильно решить проблему личности в исто­ рии» (стр. 178), или роман С. Злобина «Степан Разин», автор которого изобра­ жается простым подражателем Шишкова («так же как и Шишков», стр. 243). Совершенно не удовлетворяет читате­ ля целый ряд идейно-художественных ха­ рактеристик, которые даются А. Богда­ новой некоторым произведениям В. Я. Шишкова. Если идейное содержание ро­ мана Шишкова о Пугачёве и ряда других произведений пйсателя передано крити­ ком довольно обстоятельно, то а н а л и з мастерства Шишкова на всём протяжении его пути и характеристика многих его рас­ сказов осуществлены А. Богдановой явно неудовлетворительно. В самом деле, что объясняет такая, к примеру, характери­ стика рассказа «Пятёрка»: «он идейна бессодержателен и художественно неубе­ дителен» (стр. 98)? Можно ли серьёзно воспринять следующее объяснение твор­ ческого замысла одного из значитель­ ных произведений Шишкова: «Толчком (?) к созданию повести («Тайга» — 4. Д .) явилась газетная заметка о самовольной расправе крестьян над бродягами, заподо­ зренными в краже денег у купца... Эпи­ зод расправы над бродягами был пе­ реосмыслен (?) в социальном плане» (стр. 44). Можно ли согласиться с той наивной трактовкой «Дикольче», со­ гласно которой выходит, что писатель, «использовав подлинный случай», напи­ сал произведение вредное, и ничего не говорится об ошибочных взглядах писа­ теля, сказавшихся в этом произведении? Можно ли поверить А. Богдановой, что реплики типа: «Стыдись, о, дочь моя, — ничтожество твоё имя» или «Умри, не­ счастная!» (в рассказе «Спектакль в селе Огрызове») выражают влияние народного лубочного театра (стр. 87)? Можно ли, наконец, признать за идейно-художест­ венный анализ такие замечания, как ни­ жеследующие: «На повести есть налёт дешёвого романтизма и мелодраматиз­ ма... В повести имеется ряд сцен, написанных в натуралистическом духе... (...грязь, нарывы, болячки, смердящие рты занимают много места)... В повести есть отдельные неудачи!..» (стр. 109)? Анализ художественного мастерства писателя А. Богданова заменяет совер­ шенно посторонними или весьма некон­ кретными рассуждениями. Так, например, отметив, что в «Угрюм-реке» «мастерство проявляется в композиции» (стр. 146), она и не думает о том, чтобы охарактери­ зовать композиционные особенности это­ го романа. Говоря о пейзаже у Шишкова, она делает следующее парадоксальное за­ мечание: «Шишков в описаниях природы порой стремится, в целях художественной выразительности (?), встать на точку зре­ ния (?) обитателей тайги, верящих в чер­ тей, в леших» (стр. 53). Искусство типи­ зации у Шишкова, его своеобразное ма­ стерство лепки характеров и словесной живописи характеризуется А. Богдановой в шаблонной и невыразительной форму­ ле: «Шишков немногословными, но выра­ зительными штрихами обрисовывает об­ лик хищников... В'рассказе «Часы» хищ­ ник обрисован немногими, но вырази­ тельными чертами...» (стр. 31), «Немно­ гими, но выразительными штрихами Шишков умеет нарисовать яркую карти­ ну» (стр. 51) и т. п. Столь же шаблончы, а порой и причудливы оценки, которые А. Богданова даёт языку Шишкова: «Язык романа ясен, точен, выразителен и своеобразен» (стр. 157). «Авторский язык в рассказах Шишкова сливается с язы­ ком персонажей» (стр. 89), «В обрисовке образа Анфисы и авторский язык стано­ вится народным, напевным: «Анфиса Петровна на приступках возле левого клироса красуется, как маков на грядке цвет» (стр. 157). Книга А. Богдановой свидетельствует о совершенно недостаточной исследова­ тельской подготовке её автора. Разве мож­ но без всяких оговорок перенести оценку Энгельсом Бальзака на роман Шишкова о Пугачёве, как это делает на стр. 174