Сибирские огни, 1954, № 5
Лиза счастливо откинулась на подушку. Ей стало легко и спокойно. Сомнения и тревога заменились уверенностью. Порфирий сильный, он может всё. Хорошо, что он так сказал. Раз он сказал — сделает. И хоро шо, что она теперь не одна и есть рядом с нею надёжная, крепкая рука мужа. 4 ...В маленькой каморке подвального этажа жандармского управле ния, куда привели Лебедева, стоял пронизывающий, влажный холод, свой ственный всем каменным подвалам. На полу, местами, блестели лужицы натёкшей со стен воды. С железных балок, на которых держались своды подвала, тоже капала вода. Окон в камере не было вовсе, и свет давала' маленькая электрическая лампочка, ввёрнутая в патрон высоко, под са мым потолком. Ложась спать на жёсткую и пахнущую плесенью койку, Лебедев съё живался в комок и поверх рыжего суконного одеяла набрасывал пальто. А когда вставал — вынужден был не только натягивать на плечи пальто, но ещё и укутываться одеялом, как шалью. Хотя пошли уже вторые сутки с тех пор, как Лебедева привели сю да, а никто к нему, или за ним, — не являлся. Только дежурный жандарм- входил иногда и молча ставил на стол кружку горячей воды и рядом с нею клал ломоть чёрного хлеба. В разговоры он не вступал. Разрезанная рука у Лебедева болела невыносимо. Видимо, в рану на бился песок. В который уже раз он вспоминал, как всё произошло. ...Отдохнул он отлично. Из дома Фаины Егоровны вышел очень рано, до рассвета. Бодрящий, влажный воздух осенней ночи наполнял грудь хмельным весельем, и Лебедеву подумалось: «Эх, поплыть бы сейчас под тучами, над крышами домов, как было во сне!» Или — прикинуться пьяным и запеть, свободно, вольно; во всю ширь русской души. Это не грозило ему большой опасностью, но отзывалось мальчишеством, и Лебедев не запел. А радость и какая-то особенная душевная теплота всё же не покидали его. Лебедев стал спрашивать себя: «Отчего это?» Сразу припомнилась дочка Фаины Егоровна, Васёнка, с кочерёжкой, пасмурно уставившаяся на тлеющие в плите сырые дрова. Потом она — прильнувшая к нему горя чим, обессиленным тельцем, когда он, неожиданно для себя самого укла дывал её спать. Её худая, тонкая шея, и голубые жилки на впалых висках, и шрамы, оставшиеся на руке у плеча после прививки оспы. Ребёнку уже восемь лет, а приподнять—пушинка, словно даже и косточки не весят у неё ничего? Васёнка — радость? Лебедев не мало видел ребят таких, как Ва сёнка, хилых и подкошенных голодом и болезнями ещё на заре своей жиз ни, знал, что именно они — будущее, что революция назревает и грянет во имя их жизни и счастья. Всё это давно было самой простейшей истиной, которую ни доказывать, ни обосновывать не нужно, как не нужно доказы вать, что человек должен дышать. И всё же бывает иногда, что такая са мая простейшая истина вдруг встанет в каком-то особом, неповторимом озарении и с новой силой вольётся в сознание. И это бывает, когда не ты сячи каждодневных примеров подтверждают привычную истину, а встре тится что-то одно, что не для каждого, а только для себя. Так, как прихо дит любовь, истина, доказанная всей жизнью человечества, и всё же каж дый р а з . новая, единственная, неповторимая и — своя. Любовь... И радость — от мысли о любви? Лебедев это понял вдруг и со всей отчётливостью. Васёнка, бледный, худой ребёнок, безвольно
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2