Сибирские огни, 1954, № 5

— А мне, мама, когда я на воздухе, легче. — Гляди как... Ладно, пойди, — после раздумья, неохотно сказал Порфирий. — Кто его знает, как ещё у меня самого с работой дело к зиме обер­ нётся. И тебя жалко — на полотне работа тяжёлая. — Попробую... Они замолчали. А потом Клавдея зажгла лампу, и все пересели к столу. Порфирий стал читать вслух принесённую им от Терёшина но­ вую брошюру-прокламацию, озаглавленную «Ко всем рабочим Сибир­ ской железной дороги». Она начиналась так: «Теперь, когда поражение царизма в Маньчжурии становится несомненным и только вопросом вре­ мени, наша задача — ускорить это поражение. Всеобщая стачка протес­ та против ненужной бойни на Востоке явится первым и самым важным шагом...». Чувство какой-то неудовлетворённости собой щемило сердце Лизы. Рабочие готовят стачку на железной дороге. А она тут при чём? Чем она-то этой стачке поможет? И мать, и Порфирий знают уже своё дело: Порфи­ рий в боевой дружине, мать листовки в Рубахину носит, либо по станции их разбрасывает. А она? И ей бы делать что-нибудь большое, нужное — зря, что ли, она в тюрьме столько томилась! — но дела никакого ей пока никто не давал. Терёшин пообещал: «Придёт время — скажу. Погоди». А сам не спешит. — Порфиша, — сказала Лиза, когда Порфирий закончил чтение про­ кламации, Клавдея загасила свет, и они разошлись по своим постелям,— Порфиша, вот ты читал, а мне самой себя было стыдно, будто я совесть свою обманула. Сижу бездельно дома — не об этом в тюрьме я думала. Возьми меня, хотя стрелять учиться я буду. Порфирий помолчал, глядя в тёмное окно, за которым начавшийся ветер качал безлистые ветви черёмухи. Где-то в створке окна- отыскалась незаклеенная щель, и ветер, проникая в неё, шевелил страницы оставлен­ ной на столе брошюры. — Зимы бы хорошей, что ли, этот ветер принёс, большого бы снегу,— пробормотал Порфирий. И повернулся к Лизе: — Стрелять, говоришь?' Не бабье это дело, хотя стрелять и нехитро. И этому, хочешь, я тебя научу. А только главное не в этом, чтобы стрелять тебе. — Живу, словно ни на что я вовсе не гожая. — Иногда себя и придержать надо — и руки, и волю свою. — Я-то ведь очень терпеливая, — сказала Лиза. — Ну, и потерпи ещё. Пока Терёшин дело не даст. У нас сейчас так: он только может. — Подожду... Прошло много времени в полном молчании. Слышно было, как по- прежнему с лёгким шорохом сталкивались за окном ветви черёмухи и ещё тише — шелестели на столе страницы раскрытой книжки. Вдруг Лиза обеспокоенно приподнялась, обхватила руками колени. — Порфиша,— очень тихо сказала она, словно зная, что Порфирий не спит,— нейдёт Борис у меня из ума. И слова, что сказала мне сегодня Степанида Кузьмовна. Подкинула сына я Василёвым, значит, отказалась уже тогда от него. И потом всюду повторяла, даже на суде клялась на евангелии — убила. Значит, и второй раз я от него опять отказалась. Так мать ли я ему теперь и в самом деле? Порфирий тоже приподнялся, тронул Лизу за руку. — И я от тебя в сердце-то сколько раз отказывался. А вот ты всё же со мной. Будет и сын твой с нами. Лиза, я ведь тебе это сказал уже. Чего же ты сомневаешься?