Сибирские огни, 1954, № 5

ных просветов. Казалось, что люди бредут, по пояс пробиваясь через тол­ щи почему-то движущегося снега. - Прямо-таки инеем дело пахнет,— пробормотал Лебедев.— Как бы, действительно, не было заморозка. 'У нас в июне это иногда случается... Да, я любил Анюту. Может быть, это тоже из категории парения над землёй, но я любил её и после того, как мы расстались и совершенно с нею не встречались. Миша! Ты можешь ли понять и поверить мне, что такое была для нас та грозовая ночь под Мольтой? Когда Анюта оставалась одна... И я искал её... И на­ шёл... И что такое была ещё другая ночь, когда нам птицы сказали, что солнце взошло, а мы не заметили даже рассвета? Тогда я назвал Анюту женой своей. Миша! Это сохраняет любовь не только на много лет раз­ луки, это оставляет её одну на всю жизнь. Но человек жаден, он хочет всегда очень много счастья, он хочет быть счастливым всегда, всю свою жизнь превратить в счастье. Я хотел, я искал вечного счастья с Анютой и только не знал, как его совместить с борьбой за счастье всего челове­ чества... — Алёша, всё это естественно и просто соединяется вместе. -—- Нет, Миша, естественно, но не просто,— покачал головой Алексей Антонович.— Просто бывает тогда, когда обе эти вещи, ну, как сказать... возникли от какого-то единого корня, когда само возникновение любви не стоит в кричащем противоречии с понятиями о целях борьбы или о путях борьбы вот за это, общее счастье. А у нас с Анютой, понимаешь, любовь возникла как раз в те времена, когда я метался на самых путаных тропин­ ках. — Но ты ведь теперь разобрался во всём,— тихо сказал Лебедев,— ты ведь сам подтвердил, что ушёл с этих путаных тропинок и стал на вер­ ный путь. В чём же дело? — Миша, одна из очевидных истин, кажется, заключается в том, что самое мудрое есть в то же время и самое простое. Но всё же они, эти простые и мудрые истины, приходят почему-то всегда неожиданно, через какое-то внутреннее озарение. До простой истины додуматься невозможно. Она не выдумывается, она — открывается. И вот, Миша, мне последова­ тельно открылось две очень простых истины. Первая меня окрылила, а вторая — подрезала крылья,— он с горькой иронией добавил: — Так что теперь я птица бескрылая. — А ты попроще, без аллегорий, Алёша,— попросил Лебедев. — Хорошо. Когда я в последний раз и повстречался и попрощался с Анютой, она меня назвала подлым эгоистом. Не этими, конечно, слова­ ми, и такой смысл в них вложил тоже я сам. Дело не в словах. Дело в том, что после этой нашей встречи и этого нашего разговора я вдруг увидел себя на земле. И Анюту тоже. Она в мороз, в ночь, едет в неизвестный ей город, где на каждом шагу её будут подстерегать опасности. Она будет печатать там прокламации или выполнять какую-то другую работу. Буд­ нично, просто и с огромным напряжением всей своей души и своей воли. Это — работа для революции. А я стою и говорю ей очень высокие и очень жалкие слова фанатика и жертвенника. И это считаю тоже работой для революции. И мне вдруг открылась та простая истина, что революцию можно делать только так, как делает её Анюта: работая буднично. Не па­ ря в небесах и не обрекая себя на обязательную жертвенную гибель. Я стал тоже работать буднично, я пришёл к Терёшину и к Порфирию Короното- ву и сказал им, что я храню литературу, но я могу сделать и большее, то, чего в городе у нас, кроме меня, никто не сделает: начинку для бомб. Когда я говорил это, у меня сердце сжималось, что я предлагаю орудие убийства, но мне было уже ясно — без этого не обойтись. Мне сказали: «Спасибо, доктор. Оружия у нас не хватает, это дело хорошее». И мы по­