Сибирские огни, 1954, № 5
выдаст. на единственном удобном подходе, откуда сейчас приблизились Порфирий с Лебедевым, стоял в охране Савва. Он провожал недалёко. Свистнул, что означало: «идут свои», и вер нулся на прежнее место. Заслышав голоса, выбежал навстречу Мирвольский, обнял и поцело вал Лебедева в губы. Заговорил быстро: — Ты опять с бородой? Значит, новое имя? Какое? Аа... Знаешь, а теперь борода для тебя стала естественнее. Тоже годы идут. Как твоё здо ровье? А как Анюта? Ведь я от неё не имею ни, единого слова, и... просто не знаю...— голос его осекся. — Она здорова, но очень много работает. И ей нельзя... — После, после... Ты ведь найдёшь немного времени? Я не могу на ходу расспрашивать о ней. Главное—-она здорова... — Алёша,— сказал Лебедев, слегка притягивая его к себе,— почему у тебя так много стало морщин? Хотя подвижности и энергии тоже как будто прибавилось. — А это оказалось как раз всё в тесной зависимости. Но, об этом то же после, после. Я отхожу в сторонку, потому что надо же тебе, наконец, поздороваться и с Терёшиным. Они все четверо уселись в кружок прямо на траву, которая была здесь очень высокой. Лебедев сломил дудку пахучего зонтичника, размял её и счастливо покрутил головой: «Как освежает!» После городской духо ты он всё ещё не мог вволю насладиться просторами полей и перелесков, щекочущей в горле тёплой волной испарений земли. Но, кинув беглый взгляд на Алексея Антоновича, по какой-то невольной ассоциации, он вдруг подумал об Анюте, которая, ловя сохнущими губами застойный, тя гостный воздух подполья, сейчас стоит у своей наборной кассы и почер невшими от свинцовой пыли пальцами прикладывает литеру к литере. Беспечная улыбка сбежала у него с лица, и он заговорил сдержанно, серьёзно: — Ну, товарищи, рассказывайте, прежде всего, о своих делах. Рассказывать стал Терёшин. Коротко, скупо. Нечем особенно похва литься. Всё обыкновенно идёт. Занимаемся агитацией, дружинников обу чаем, оружие достаём, деньги собираем. Всё это мало. И медленно. Пло хо. Правда, есть и хорошее. Сознание у рабочих проясняется, смелости стало больше. На массовки валом народ идёт. Из комитетчиков никого не потеряли. — Великое дело — сохранить силы,— сказал Лебедев.—А в Красно ярске и Томске за этот год были тяжёлые провалы. — У нас после январской забастовки тоже более десятка человек арестовали. Правда, потом всех выпустили. И меня тоже. А уволили с же лезной дороги многих. И — сразу в солдаты. — Что в солдаты уволенных забривают, по-моему, это они себе хуже делают,— проговорил Порфирий.—■И в армии теперь им опоры не будет. — Оно и так и не так,— возразил Терёшин,— Неблагонадёжных там в первую голову под пули толкают. По сути дела, на казнь их отсюда увозят. — И всё же, товарищи, армия значительно расшатана,— запротесто вал Лебедев,— Это факт. Солдаты, хотя и обозлены на японцев—за царя, за своих угнетателей не желают умирать. Об этом следует помнить. И рас шатывать армию надо больше, надо больше давать листовок на проходя щие эшелоны. .. „ Листовки на воинские поезда мы все время даем,— сказал iiop- фирий,— да не хватает листовок. Мало печатаете. — Кружки, листовки,' боевые дружины — всё вертимся что-то в од ном кругу,— пасмурно заметил Терёшин.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2