Сибирские огни, 1954, № 4
и попасть на остров, надо было плыть почти против течения. Поставив круче весло, старик выправил лодку, стал помогать Горбушину грести Но пользы от его гребли было немного: весло то врезалось глубоко в воду, то скользило по поверхности. Неумело взмахнув им, старик за дел о гребень волны и обрызнул Горбушина. Тот обтёр рукавом брезен тового плаща лицо и без обиды сказал: — В окиян не унесёт, можно тише. Поплыли тише. Навалившись на весло, Тимофей Наумович поглядел за борт лодки и невольно вздрогнул: так близка была под локтем чёрная, как дёготь, вода. Раньше он радовался воде, было приятно обмочить в ней голые но ги, теперь она показалась страшной... Наконец, из воды потянулась осока —- явный признак близости остро ва. Скоро лодка шаркнула о донный песок и всем корпусом врезалась е прибрежные заросли тальника. — Вот и приехали! — самодовольно проговорил Горбушин, вставая во весь рост. — Это же не остров, а царство! — От удовольствия он рас правил могучие плечи и глотнул большим ртом влажный воздух. — Как мёд! Теперь ты, Наумович, облюбуй место для костра,' а я схожу за ры бой в садок. У меня тут обжитые места, я тут, как дома. Остров был маленький. Посредине его тянулись песчаные холмики, берега обрамлял зелёный тальник. Тимофей Наумович прошёлся наискось через весь остров. В зарослях тальника виднелся сухой хворост, из кустов торчали коряги и брёвна, нанесённые половодьем. Над островом спуска лись тихие сумерки. В тишине был отчётливо слышен звон комаров, буль кание воды в реке да глухое, доносящееся издалека, дыхание города. Ту да уже пролегли две пунктирные линии огней: красных и белых, зажжён ных бакенщиками. Места для костра Тимофей Наумович не искал. Набрал охапку разно го хвороста и бросил к ивовому кусту, поджёг. Огонь быстро заперебирал сухие мелкие ветки, сгибая их и скручивая. Крупные не горели, а только дымили. Густой едкий дым низко разостлался над островом. Скоро из тальников выбрался с мешком на плече Горбушин. Тяжело дыша, он подошёл к едва разгоревшемуся костру и вывалил на траву ещё живых окуней и щук. — Вот и уха будет! И недорого плачено, — сказал он торжествующе. Рыба отчаянно трепыхалась. Щуки зарывали в траву и в песок тупыё носы. Изгибаясь и серебрясь чешуёй, подпрыгивали окуни. — Заплясали! — с ухмылкой произнёс Горбушин и встал на одно ко лено, принялся перебирать окуней и щук, надламывая им хребты. Тимофей Наумович лишь мельком взглядывал на рыбу, подбрасывая ветки в огонь. Не радовало его живое, искрящееся серебро. А когда услы шал — хрустнуло, опять хрустнуло, опять, — старика всего передёрнуло так неприятны были для слуха эти звуки. Они наварили два котелка ухи. Горбушин разлил по жестяньш кружкам водку. — Теперь и пропустить по единой можно, а то у нас невесело полу? чается. Будто немые или на разных языках говорим... Ну, он потянулся с кружкой, чтобы чокнуться, — за хороший улов, за наше здоровье. Выпив полную кружку, Горбушин не опьянел, но его стала одолевать икота. Растопырив возле костра ноги, он говорил: — Вот так и живу... ы-ык!.. Молоко и мясо своё, рыбы захотел по шёл, наловил, на утятину потянуло — пошёл, убил утку. Или с деньгами: отнёс на базар той же рыбы корзину или бидон молока вот у тебя, он опять икнул, — и деньги, вот и получка. Там, на шахте и на разрезе, жди этой получки, здесь, если захотел, каждый день получка...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2