Сибирские огни, 1954, № 4
когда передавались фронтовые сводки. И теперь диктор читал сводку, только о событиях в Корее. Потом Москва говорила про Волго-Донской канал. Старик положил на колени руки. Такое расхождение в действиях: мы превращаем чуть ли не пустыни в цветущий край, они — цветущие края в сплошную пустыню. И ещё подумал, оглядывая свои загрубелые, с заусеницами на пальцах руки, что корейцы воюют, что каждый совет ский человек трудится, воздвигает, чтобы умножить силы страны, а он, бывший забастовщик, красный партизан, потом — ударник, потом — из вестный новатор, он —•рабочий, в чьих руках диктатура, сидит сложа руки. Старик покачал головой. Взгляд его встретился с проницательным взглядом Сталина на портрете в позолоченной раме. —• Сплошал,— сказал Тимофей Наумович вслух.— Засыпало с го ловой. Только не породой в шахте, а покоем в коммунальном доме. Такая, Виссарионович, оказия! С трудом он дотащился до своей кровати. Выручай, пружинная! Но тут же встал, захватил старую куртку и вышел из дома. Запер дверь, постоял в задумчивости, потом положил ключ в условленное место и решительно, хоть и медленно, зашагал по улице. Он пошёл по старым друзьям-товарищам. И снова беда: никого нет дома. Кто будет сидеть сложа руки, без дела? Даже соседа Орликова не застал на лежанке, которую он протирал боками с довоенного времени. Старик Жемчужин, тот, как всегда, носился по своему депутатскому округу, агитировал за ремонт тротуаров, за побел ку фасадов, за молодые зелёные насаждения. Тимофей Наумович уже хотел повернуть назад, как увидел в самом конце Профсоюзной улицы деревянный дом в три окна на дорогу, с аляпо ватыми кренделями на ставнях, с высоким зубчатым забором вокруг всей огромной усадьбы. Жил тут не друг, не товарищ, но тоже знакомый —• Горбушин. Поколебавшись, старик шагнул к его дому. До войны Горбушин слыл неплохим бригадиром крепильщиков. Чело век редкой физической силы, он мог шутя поднять любую крепёжную стойку. Таких же силачей подбирал он и в свою бригаду. После получки горбушинцы заходили в киоск «Пиво-воды» и разби рали там все наличные кружки. Пили крепильщики много и долго. До поздней ночи сотрясался от их пьяных голосов шаткий, из тонкого тёса киоск. Выходные дни Горбушин проводил за городом. Была у него охотничья собака, и он колесил с нею по тайге, а в отпускное время забирался иногда в отроги Саянских гор, за сотню километров от железной дороги. Теперь у Горбушина собак прибавилось. Едва Тимофей Наумович до тронулся до скобки дверей, как с визгом кинулась к подворотне целая ватага борзых. Собаки бились о подворотню, царапали когтями землю, заросшую подорожником, готовы были разорвать чужого. Но во дворе уже раздался хриплый голос хозяина: —- Пшли! И собаки умолкли. Послышалось прерывистое дыхание Горбушина, будто раздувался кузнечный мех, брякнула щеколда. — Наумович! — обрадовался Горбушин. Саженного роста, в натель ной белой рубахе, побуревшей от пота и грязи, он шагнул навстречу ста рику. — Заходи без стеснения. Я круглые сутки принимаю гостей. — Не разорвут? — пошутил Тимофей Наумович, опасливо погляды вая на собак, — они опять принимались тявкать. — Собаки? — Горбушин обтёр рукавом усатое широкоскулое лицо. — А я-то на что? Без хозяина лучше не заходить постороннему: разнесут
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2