Сибирские огни, 1954, № 4

не связано с конечным выводом. Здесь затронуты многие темы— и честности, и дружбы, и зарождения первого чув­ ства — и ни одна тема не разрешена да­ же в самой малой степени. Вряд ли это и возможно сделать на неполных трёх страницах. В рассказе А. Дубицкого на первом плане не люди, со свойственными им ха­ рактерами, а также прельстившая автора ситуация. Киномеханик Степан Карага­ нов, уезжая на курсы, оставляет люби­ мой девушке Маше записку,'в которой признаётся ей в своих чувствах. Не полу­ чив ответа, Караганов решает, что де- вушка к нему равнодушна. Спустя много времени, в городе, на сельскохозяйственной выставке, Кара­ ганов встречает односельчан, и в их чис­ ле Машу. Проводив её на вокзал, он слу­ чайно обнаруживает в своём кармане оставленное ею письмо. Девушка пишет:' «Я знала, что ты приедешь сюда и что я тебя встречу. Письмо это я написала дома и загадала — если сделанный мною вывод подтвердился, передам тебе, а не подтвердился — порву. На твоё письмо я не отвечала, боясь сделать ошибку. Теперь я убедилась в твоей искренности. Кончай учёбу и приезжай к нам». Оставив в стороне искусственность сю­ жета, растянутость описаний, обратимся к действующим лицам. Оба — и Степан, и Маша, если верить автору, — умные, хорошие люди. Что же заставляет герои­ ню рассказа не отвечать на письмо люби­ мого человека? Неизвестно, с какой ста­ ти она при встрече со Степаном прибега­ ет к письму, а не объясняется с ним. Как читатель поверит в ум Маши после её письма, рисующего молодую колхозницу провинциальной старомодной девицей, которая верит в предчувствия, выводит зависимость между приходом Степана на выставку и силой его любви к ней? Так сам автор в погоне за эффектомсло­ мал хорошо задуманные образы. А рядом с этим слабым произведени­ ем помещён рассказ В. Полторанина «Семья», в котором автор очень хорошо решил одну из самых трудных тем — те­ му семьи. К этому рассказу нельзя остаться равнодушным. Живые люди с их чувствами, мыслями, со сложными взаимоотношениями встают перед читате­ лем. Причину удачи В. Полторакина нужно искать и в том, что поступки пер­ сонажей диктуются не писателем (чем грешат многие рассказы сборника), а их характерами, чувствами, обстановкой, что выводы подсказаны не авторскими декларациями, а логикой развития дей­ ствия, событий и образов. Автор чувствует слово; отдельные де­ тали очень выразительны. Едва мы узна­ ем, что Заболотный слушал рассказ сест­ ры невнимательно, что «всё смотрел на Вадьку, но улыбался почему-то груст­ но, как будто у него что-то болело, а он и не хотел показать этого, но и не мог скрыть» — как сразу становится ясно профессиональное кокетство много по­ жившего, растратившего себя человека, привыкшего вызывать к себе жалость и пользоваться этим. Таких метких штрихов в рассказе много, и они радуют. Третий раздел сборника, самый боль­ шой по объёму, состоит из четырёхакт­ ной драмы «Русская тропинка» Б. Мало- чевского, Н. Почивалина, А. Шубина. Это произведение — единственное из включённых в сборник — написано на историческую тему. Но историческая тема — это не значит «несовременная тема». Чувствуется желание драматургов наполнить произведение дыханием живой жизни, показать творчество русского изо­ бретателя Костикова-Алмазова, как одно из бесчисленных проявлений гения наро­ да, силы и ясности его ума, твёрдости характера, богатства душевных сил. Название драмы символично: авторы хотят подчеркнуть, что работа над изо­ бретением гусеничного хода (Костиков называет его «русской тропинкой») — один из тех подвигов человеческого духа, который проложит свою тропинку впе­ рёд, к лучшему будущему. Человеческая мысль, — говорит изо­ бретатель в заключительном монологе,—: «незаметной тропинкой выведет на боль­ шую светлую дорогу — и не заглохнут, не зарастут тропинки наши на русской земле... И моя тропинка среди них не за­ теряется... Мысль — не умрёт...» Таков был интересный замысел авто­ ров, опирающийся на документальные данные о жизни и деятельности их заме­ чательного земляка. Как же этот замысел воплощён? Пьеса, к сожалению, не удалась. Об­ разы драмы— ив том числе образ глав­ ного героя Костикова — получились бледными и невыразительными. Причи­ ной тому явилось забвение самого глав­ ного требования к драматической фор­ ме — действенности. Ни в одной сцене мы не видим персонажей драмы, вс ту ­ пающих в конфликт, борющихся за свои убеждения, защищающих свою правоту. В драме «Русская тропинка» диалоги каждой картины служат одному — пояснить, что произошло с Костико­ вым в предшествующей картине. Оттого- то, по существу, все важные события происходят за сценой, и зритель узнаёт о них задним числом, какосовершивших­ ся фактах. Драма оказалась без движу­ щей её пружины— внутреннего разви­ тия действия, она превратилась в цепь иллюстраций к биографии Костикова; каждая сцена носит откровенно инфор­ мационный характер. Именно поэтому образы статичны) Костиков остаётся в конце пьеоы таким; же, каким был в начале, хотя от первого до последнего действия протекло чёт- верть века. Многие сцены решены черес­ чур прямолинейно, тщетно искать инди­ видуализации языка персонажей, примет