Сибирские огни, 1954, № 4

Но уже в следующее мгновенье Тимофей Наумович был снова без памяти. Теперь губы его шевелились беззвучно... Все, кто стояли около кровати, подались вперёд, а безудержно зарыдавшая Ольга упала к изго­ ловью отца. Все поняли, что старик не выговорит ни одного слова — ему не хватает воздуха, он не может ни вдохнуть его, ни выдохнуть, насту­ пает конец. Было не совсем так. Уже полчаса или час продолжалось одно и то же: Тимофей Наумович то видел перед собой своих, то погружался в темно­ ту, где разве мелька ш полузнакомые лица, да что-то крутилось, перевёр­ тывалось вверх дном .. И теперь — темнота шахтная. Только кое-где мига­ ют коптилки, будто машут крылышками бабочки-капустницы, а взлететь не могут... Где-то каплет вода... И Тимофею Наумовичу хочется, размыш­ ляя, сказать: «Вода — слёзы земли». Но он удерживается от соблазна. Зачем говорить грустное? А вода уже не каплет и даже не журчит, а хле­ щет потоком. Вот уже коснулась щиколоток, вот онемели от холода коле­ ни... Ему хочется крикнуть, позвать на помощь. А он не кричит. Зачем? Сквозь толщу земли не услышат, принимай свою смерть молча, — разумнее. Наконец, от всего потока, заливавшего с головой, осталась одна-един- ственная капелька... Тимофей Наумович привстал на локтях... Слезинка на лице сына... Старик узнал и его, и Веру Матвеевну, и Ольгу с Петром узнал, и Марию с Дашей. Не хватало лишь Фёдора, — если приедет сегодня, то не опоздает... — Папка!.. — жарко дохнула ему в лицо стоявшая на коленях Ольга. — Ну как, папка? Тимофей Наумович оглядел её ласково. — Ты что же, дочка? — И опять его приободрил услышанный соб­ ственный голос. Он только боялся, что сознание покинет его раньше, чем он договорит. — О чём? Вон Пётра твой. Да за такой спиной, как... его, от любого урагана... спасение... А ты? — Он перевёл взгляд на Марию. — Твой чем плох? Крутоват... на поворотах, не гладок в словах? Все реки, милая... по весне хоть чуток, да мутные... и текут, — не разбирают, где русло... Ну, а ты? — Тимофей Наумович вновь увидел каплю-слезинку на щеке Виктора. — Им-то, женщинам... немудрено слёзы лить, у них они... близко, а у тебя? — Старик свёл на переносье сизые брови. — Вытри! А то я... Он всё-таки не успел всего сказать, его снова свалило. Губы долго шевелились беззвучно. Потом все услышали: — За вершинку хочу подержаться, да не дотянусь... рук не хватает... Низко она... Очередной просвет мог быть ещё короче, и Тимофей Наумович гово­ рил, останавливаясь лишь затем, чтобы передохнуть: — Это у нас с матерью, — он чуть заметно повёл головой в сторону Веры Матвеевны, — буйная молодость прошла, можно сказать... в по­ тёмках. И пели-плясали «Чудный месяц» да «Светит... месяц»... А у вас, землекопов нынешних? Солнце над вашими головами! И чтобы от него... от земли — никуда! Так и детям своим... передайте... Ольга снова заголосила, и Тимофей Наумович покосился на неё. Он сказал всё, что надо, а в тёмную шахту его не бросало, не заливало водой, не забрасывало породой. — Ты что! — прицыкнул он на дочь. — Вы что? — Это уже относи­ лось ко всем. — Затем я вас позвал, чтобы... вы меня отпевали? Марш по своим... местам. Кончилась раскомандировка!.. Грубоватый и несколько бранчливый оклик старика не мог не по­ действовать. Все задвигались и даже заговорили, а вышли из ком­ наты с уверенностью, что всё обойдётся благополучно, не надо только