Сибирские огни, 1954, № 2
Доверчивы вы очень. А иной несозна тельный вашей простотой пользуется. Возьмёт оленей в тайгу, на промысел, а позаботиться о животных не хочет. Олени до того отощают, что из леса еле- еле выбираются. Без обязательства жи вотных нельзя давать. Требуйте, чтобы уход был. Иной оленя гонит без отдыха, а надо животному каждые три-четыре часа передохнуть. Вы же самый опытный оленевод в Токме, Демьян Алексеевич... Вы и сами всё знаете лучше меня... Так ведь? Это признание авторитета примирило Сердиткина с замечанием молодого жи вотновода, и он, не споря, принялся вмет ете с ним обсуждать общие дела. Было ещё не поздно. Христина опять принялась жаловаться на испорченный приёмник. Дмитрий, наконец, не выдер жал. — Дайте-ка я посмотрю, что с ним, — поднялся он. Осмотр занял немало времени. Потом Дмитрий разыскал в коробочке с запас-, ными лампами и ещё какими-то дегаляч ми предохранитель. Вскоре в приёмнике засветился зелёный глазок, послышался шум, и вдруг чистые звуки скрипки во-, рвались в полутёмный чум. Все — и Хри стина, и Дмитрий, и Демьян Алексеевич замерли, слушая. А мелодия звучала всё громче, увереннее, словно далёкого исч полнителя ободряло признательное внш мание слушателей в глухой Катангской тайге. в . БАБУШКА ГОРБУНОВА На правом берегу Непы стоят особня ком две избушки. Их поставили там пер вые поселенцы из соседних стойбищ, когда в Токме начали объединяться нен сколько промысловых артелей. Вначале предполагалось, что на правом берегу будет весь посёлок. Но позже признали целесообразным строиться напротив, че рез речку, и эти избушки остались оди нокими. В одной из них живёт с дочерью На талья Ивановна Горбунова, самая старая из местных жителей. — Рождения она, — заглянув в кни гу, сказал секретарь сельского Совета,—' одна тысяча восемьсот шестьдесят перво го года. Живая, можно сказать, исто рия... С высокого берега виден далёкий лес. Закат такой яркий, что, кажется, будто не только снег, но весь воздух порозовел. Издали две одинокие избушки кажутся прилепившимися к синеющему лесу. Ви димо, смещение перспективы происходит ют яркого вечернего освещения. На фоне пылающего неба резко выступает зубча тая линия деревьев. В одном месте вьь соко поднялась необычной формы, точ но раздвоенная ель. Над домиком Гор буновой вьётся дымок. Дверь мне открыла бодрая, с живыми чёрными глазами, старушка. Добродуш ные морщинки часто сбегаются у неё во круг глаз и возле уголков рта. На руках у старушки внучек. Когда она смотрит на ребёнка, Лицо её делается ещё ласко вей, принимает выражение спокойствия, какой-то внутренней тишины, словно в нём отражается безмолвие её родных ле сов. — Много повидала, много, — говорит она, — а больше понаслышалась. Моро зы когда, бывало, ударят, зверь из гнезда не показывается, и мы возле костра в чуме сидим. Тут такое услышишь, что было и чего не было. Иной целую ночь говорит, никто не мешает. Раз приехал к нам из тундры один, так вот, бывало, рассказывает, рассказывает, потом упа дёт навзничь и лежит. Это, объясняет он, черти носят смотреть, что дальше было. Вскочит и продолжает рассказывать. Горбунова говорит по-русски довольно хорошо. Лишь изредка она вставляет эвенкийское слово. Она знает множество сказов и охотно их рассказывает. Устав, закуривает трубку и задумчиво смотрит в окошко. Из окна видна Токма: почта, сельский Совет, изба-читальня. В самых просторных хоромах помещается школа и интернат. Здесь учатся и живут её младшие внуки и внучки. Старшие уже давно закончили школу, учились в Ленинграде, в Иркутске, теперь работа ют в Катанге, сами обучают детей. Рядом с домами высятся две радио мачты. Ежедневно из мощного репродук тора сюда несётся: «Говорит Москва!» И голос диктора подхватывается эхом. — Мы в прежние годы тоже вроде по радио переговаривались, — усмехнулась старушка, глядя на высокие мачты. — Отправишься, скажем, в дальний путь, воткнёшь палку в снег. Большой на клон — дальняя дорога, малый наклон — ближний путь. Если в дороге путь изме нился, прежнее' направление перегоражи вается палкой, а на новое втыкается другая палка. Бывало, надо дать знать, что в семье кто-нибудь заболел, на дере ве делаешь затёс и углём человека ле жащего нацарапаешь. На боку, значит, лежит. Если помер, ничком лежит. Иног да вместо рисунка углём, ножом на де реве вырезали. К примеру, очень было важно дать знать другим охотникам, где отрава для волков разбросана. Не преду предишь — собак отравишь. А без соба ки охотник в тайге пропал. Голодный останется. Тогда вот что делали: из бе ресты вырезали собаку, да в петле на видном месте вешали. Это значит: при вяжите собак, не то пропадут. Был в тай ге один страшный знак: берестяной че ловек с чёрными пятнами. Оспа — чёр ная болезнь. Знак вывешивался на вид ном месте, и все от него бежали без оглядки. Старушка замолчала. Потом стала медленно точно через силу рассказывать,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2