Сибирские огни, 1954, № 1
— Каждое рабочее место, каждый человек — как на ладони, — ве село заметил Богатырёв, оглядываясь в отдел. — Удобно!.. Иван Прохорович выжидающе молчал. Он сел за широкий письмен ный стол, указал гостю на стул против себя. — Посоветоваться с главным конструктором хочу. Или сегодня не уместно? Тогда уговоримся на другой день, — проговорил Николай Денисович. Богатырёв чувствовал себя с Шабаловым несколько неуверенно, стеснённо. Когда приходится подбирать, подыскивать слова и выражения,, значит, нет с человеком внутреннего контакта. — Сегодняшний день у меня, пожалуй, больше других подходит для деловых разговоров. — Так, так, — обрадовался Николай Денисович. — Всё-таки славно- отметили ваш юбилей. Приятно, да?— с лёгкой завистью продолжал он.— А я-то оплошал. — Мне, право, неудобно. Вы пришли, а времени у вас.... — Времени? «Время — вещь необычайно длинная»,— продекламиро вал Богатырёв, стараясь отделаться от чувства неловкости. — Впрочем, идёт к концу первое полугодие. Время-таки летит, Иван Прохорович. С программой завод справляется, но... что бы мог дополнительно сделать ваш отдел в помощь? Простите, бесцеремонно набрасываюсь в юбилей ный день. — Думал об этом. Буду покрепче держать связь с цехами. Обеспечу консультацию в цехах, на рабочих местах по первому требованию. — По первому требованию... — повторил Богатырёв, согласно кивая головой, но Шабалов догадался, что выражение ему не понравилось. — Поможем рационализаторам оформить не менее пяти предло жений. — Пяти... — опять повторил Богатырёв, — А люди? — Людей у нас недостаток. Большой недостаток, просто беда. Шабалов стал рассказывать о конструкторах. Николай Денисович тф и дело перебивал его лаконичными вопросами: «А Фадин?», «А Горин?», «А Горин второй?», «Ну, а Луговая?». Иван Прохорович докладывал обстоятельно, подкрепляя слова циф рами и данными. На заводе давно было известно, что Шабалов более все го разговаривал чисто техническим языком. Привычка! Богатырёв не ве рил в эту так называемую «техническую привычку». За официальным то ном главного конструктора, за осторожными, взвешенными фразами, скры вались индивидуальные, неповторимые человеческие чувства, пристрастия. Богатырёв ставил себя на его место, мысленно занимал удобный с мягким сидением стул, неторопливо клал руки на разложенные по столу бумаги и ровно, вот так же чётко, ясно говорил в воображении о делах. Никаких отступлений! Цифры точные, обоснованные—всё правда. И всё же... И всё же Богатырёв никак не мог отделаться от чувства досады. Такая досада возникает у человека, когда он читает увлекательную книгу и вдруг видит — листы вырваны; как раз на этих листах, вероятно, самое интерес ное. Наверное, не одну книгу можно было бы написать о Шабалове. А он в свою книгу-душу не пускал. Любуйтесь на обложку: нравится? Не нра вится? Что же я могу поделать... — Горин сделал вам замечание... Нетактичное. Как вы находите. Обидно? — спросил Богатырёв, понимая, что и ему самому было бы обид но в лучшую, торжественнейшую минуту жизни услышать что-нибудь не приятное. Хотелось смягчить впечатление от выступления Горина. — Не замечание, это упрёк. — Обиделись?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2