Сибирские огни, 1954, № 1

ние событий и людей, принимавших в. нём участие, заслонило образ Радищева, он оказался рядовым участником этих событий, одним из числа многочислен-* ^ ны х персонажей романа, а не его глав­ ным героем. Радищев в книге О. Форш в большей мере выступает как коммеж татор происходящего, а не живой чело­ век. А. Шмаков стремится избежать ошиб­ ки, допущенной О. Форш. Радищев у него — центральное действующее лицо романа. Он ни на что другое не отвлес кает внимания читателя. Мы пережива­ ем нелёгкий семитысячный путь Радищев ва от Петербурга до Илимского острога, .длившийся в общей сложности год и че­ тыре месяца. Мы живём его печалями и радостями в Илимске, видим, с какой энергией ещё в дороге на место ссылки приступает он к изучению богатейшего и обширнейшего сибирского края: собирает и обобщает доступный ему исторический материал, наблюдает, беседует с различ­ ными людьми, а в Илимске устраивает химическую лабораторию, проводит есте- _-ственно-научные наблюдения, совершает минералогические экскурсии; немало узнаём о нём, как о враче, педагоге и учёном, закладывающем прочный фунда­ мент русской материалистической фило-1 софии. Но самое важное — мы убежда­ емся в том, что он попрежнему всё своё внимание обращает на бесправное поло­ жение русского крестьянства и на каж­ дом шагу видит подтверждение своим ре­ волюционным взглядам. Из Сибири он возвращается в Центральную Россию не разбитым и сломленным, а ещё более ду­ ховно обогащённым и окрепшим. Его идеи, после нового тесного и непосред­ ственного общения с народом, обросли живой плотью новых неопровержимых доказательств их величия и силы. Самой большой удачей романа А. Шмакова яв­ ляется показ того, как идеи Радищева постепенно овладевают умами лучших людей России. Панкратий Сумароков, .организатор первого сибирского журна­ л а «Иртыш, превращающийся в Ипо- крену», и его товарищи проникнуты го­ рячим стремлением разобраться во всём происходящем, и в Радищеве они видят своего учителя. Особенно волнует одна из последних сцен второй книги. «— Порадовали вы меня своими суж­ дениями, — подходя к Шукшину, сказал Александр Николаевич. -— Далеко смот­ рите, далеко пойдёте! — Из вашей книги сии зрелые суж­ дения почерпнуты, как из богатого источ­ ника, — просто сказал Шукшин. — Что вы сказали? — переспросил Радищев, которому показалось, что он ослышался. — Из моей книги? — Из- вашего «Путешествия». Один . ^ список с него дошёл, слава богу, до нас... — Друзья мои! — сказал Александр .Николаевич. — Я словно поднялся сейчас на высокую гору, и мне вдруг стали вид- ны новые дали...» Книга живёт! Её идеи живут, они пло­ дотворны и действенны — вот вывод и Радищева и вместе с ним читателя рома­ на, вывод, подтверждённый всем ходом повествования. В этом ценность книги, в этом её отчётливо выраженная идея. Но в историческом лице, ставшем ге­ роем романа, мы хотим видеть'не толь­ ко деятеля — писателя, мыслителя, твор­ ца, но и человека. Писатель изучает жизнь своего героя и его эпоху с высо­ ты, не доступной для его современников, и поэтому может дать образ героя шире и полнее во всех его отношениях с окру­ жающими, в противоречиях, в показе его силы и его слабостей. Хотя исторические факты в романе А. Шмакова безусловно достоверны и даже подтверждены соответствующими (цитатами, что отнюдь не обязательно в историческом романе, образ Радитцева- человека кажется не до конца раскры­ тым. Он раскрыт автором слишком пря­ молинейно и со значительной дозой при­ украшивания. Это оказывается и в том, какие идеи он высказывает, и в том, как он их произносит и в каких обстоятель­ ствах. Правительственная экспедиция, по- сланная Екатериной II на тихоокеанское побережье, возвращалась в Петербург. В её составе был натуралист доктор Карл Генрихович Мерк, немец, мелкую душон­ ку которого не трудно было понять хотя бы по одному замечанию: «Человек из народа есть самый глюпый и злой...». Тем не менее Радищев по воле автора ведёт с ним такой странный разговор: «— Ту глупость в народе мы, дворя­ не, придумали, — убеждённо и твёрдо сказал Радищев. — Тупую покорность и равнодушие хотели в народе видеть че­ рез ту глупость, а народ-то, чуть что не по нему, спор или битву начинает. Раз­ ве примеров сему история не давала? Вспомним славного Пугачёва... — Смутьяна? — округлил глаза Мерк. — Мужа в битвах умного и стойкого. Не сварливость характера толкала его на отвагу, а злость святая к помещикам, отнявшим у крестьян не токмо хлеб и жизнь, но воду и воздух». Трудно поверить, что Радищев, чело­ век опальный, без всякой видимой цели стал бы прославлять Пугачёва, излагать мысли о неизбежности крестьянского вос­ стания какому-то Мерку, едущему в Пе­ тербург. Вероятнее всего, дело обстояло значительно сложнее. А для того, чтобы ещё раз напомнить читателю о патрио­ тизме Радищева, о его вере в силы рус­ ского народа, совсем не обязательно де­ лать его столь доверчивым и неосмотри­ тельным. Радищев — сложившийся, зрелый, по­ литический боец, революционер. Эго — верно. Но не верно, что все вопросы для него уже решены, ничто не вызывает со- 12. «(Сибирские огни» № 1.